— Покалечите мне бойцов. Если завтра в бой, как они воевать будут?
Медики твердо решили довести дело до конца: без третьего укола первые бесполезны.
— В соседнем батальоне только двое сбежали, а у вас полсотни набирается, и нашелся такой, вот записано — Щуров, — он еще и нагрубил.
Майор распорядился приводить бойцов мелкими группами, вызвал Жолымбетова.
— Следи, комсорг, чтобы никто не увильнул.
Медики принялись за работу. Бойцы входили, ставили в угол оружие, стягивали гимнастерки, звеня медалями. Многие раньше были ранены, на теле краснели рубцы. Против раны укол — комариный укус. И все же иные кряхтели, морщились, одеваясь, и охали. Нарочно, разумеется. Некоторые посмеивались:
— Кольни еще, не учуял.
— Только пощекотала…
Все это потому, что уколы делали девчата. Кому выпадало подставить спину под руку Леночки Гарзавиной, тот чувствовал себя даже счастливым. Красивая чертовка! Таким «счастливцем» оказался и Щуров.
— Вот этот самый, — сказал полковой врач.
Щуров стоял набычившись. Леночка вонзила мглу, вдавила поршень до конца, потянула шприц. И — вот неприятность! Игла сломалась и осталась в теле. Гарзавина старалась ухватить кончик иглы ноготками, не смогла и пошла к врачу за щипцами. Щуров догадался, что произошло, закинул длинную ручищу за плечо, нащупал место укола, обхватил пальцами, давнул. Обломок иглы вылез, как заноза.
— Не умеешь, — сказал Щуров.
— Толстокожий, — оправдывалась Леночка. — Удивительно!ꓺ Повернитесь, я смажу спиртом.
— Спирт я лучше выпью, — пробурчал Щуров. — Давай- ка и я тебя уколю, —и резким движением он бросил обломок иглы.
Гарзавина оторопела. Рядом находились майор Наумов, лейтенант Колчин, коллеги. Наблюдая за ней, Колчин подумал, что Гарзавину смутило так сильно не присутствие офицеров и врачей, которые оказались свидетелями ее неловкости и довольно неумелой работы. Никто не будет выговаривать ей за оплошность с уколом. Вероятно, она привыкла к тому, что ей многое прощается. Гарзавина растерялась от слов младшего сержанта, сказавшего: «Я тебя уколю».
Она стояла бледная, готовая вот-вот расплакаться, но вдруг вся переменилась, вспыхнула, топнула ногой.
— Хулиган! Как смеешь?ꓺ
— Неумеха, — брякнул младший сержант и нагнулся за своей одеждой.
— Щуров, не надо грубить, — сказал комбат. — Нехорошо ведете себя.
— Не умеет, пусть не берется, — ворчал Щуров. — Я должен вытаскивать за нее иглы?
— А ну тебя, чухна! Одевайся, идем, — позвал кто-то из бойцов у двери.
— Кто вякнул: чухна? А ну повтори, а то… — Щуров поднял сжатый кулак. — Я ленинградский, а не чухна.