— Ой ли?! — вырвалось у Веденеева.
Он просматривал наградные листы и огорчался. На Шурова и Жолымбетова — нет!ꓺ Майор Наумов просил о награде. В политдонесении из полка сказано: Щуров и Жолымбетов сорвали контратаку роты немцев у Ланд-Грабена, поддержали огнем продвижение батальона. Веденееву понятно было, почему здесь нет Щурова и Жолымбетова и надо избавиться от Колчина… Плохо, если сугубо личное берет верх над заботами о деле.
С Афоновым надо бы поговорить. Сейчас нужно всем вместе думать об одном: как разбить врага. Но с Афоновым не выйдет мягкого разговора. Пробовал Веденеев усовестить его, когда он в отсутствие Сердюка начал вызывать к себе Гарзавину. Ничего из этого не вышло, одна трепка нервов.
Но поговорить о Гарзавиной надо, обязательно надо — из-за нее возникают ненормальности.
И только потому, что сейчас не время для споров и не нужно обострять отношений, начальник политотдела пошел к Сердюку: комдив — давний друг генерала Гарзавина.
Сердюк слушал, потирая бритую голову. У него добрые глаза, курносый нос, и от всего широкого лица веет добродушием. Он редко нервничает, и объясняться с ним много легче, нежели с Афоновым.
— Вот еще морока мне с этой девчонкой, — сказал комдив и затребовал из штаба боевое донесение комбата Наумова. — Подвигайтесь ближе, — сказал он Веденееву, — На то пошло, давайте уж потолкуем не только о Гарзавиной. Почему вы не ладите с Афоновым? Афонов — мой боевой заместитель, всегда на самых важных участках, а у вас с ним… В чем дело?
— Хорошо, товарищ генерал. Давайте по-партийному, ничего не скрывая.
— Можно и просто как боевые товарищи.
— Согласен. Разрешите, я закурю. — Веденеев достал папиросу. — Видите, уже начинаю волноваться. Есть у каждого фронтовика больное место, которого лучше не трогать. Каждому дорого свое, пережитое. Кровная обида будет нанесена, если сказать: вы находились на второстепенном участке фронта, отступали, топтались на месте, и чего стоит ваша служба! А вот мы, дескать, совсем другое… Верно я рассуждаю, товарищ генерал?
— Начало верное. Пошли дальше.
— Идем! — Веденеев резко выдохнул дым и отогнал его рукой. — Тронуть больное место, и спор возникнет горячий, он доведет до крайностей. Заговорит не мелкое чувство — дело коснется собственной жизни, службы честной и усердной, судьбы родных людей, товарищей, воевавших рядом, похороненных кое-как и оставленных не похороненными…
— Все это верно. Давайте о себе и Афонове, — поторапливал Сердюк.
— Это о себе я сказал, и о вас — обо всех, кто воюет с сорок первого года. Афонов появился на фронте летом сорок четвертого. А раньше он помогал формировать в тылу воинские части, обучать их. И сам учился — на ошибках и опыте других, погибших… — Веденеев глубоко затянулся и сквозь кашель: — Но не научился… не приобрел… ни капли чувства благодарности.