– Исчадия рода людского хотят представит Зою Космодемьянскую как уродливое проявление психической болезни, помноженной на тотальную пропаганду. Но разве это не так? – Веронов стал расстегивать свой саквояж. – Разве может нормальный человек идти по ночным лесам, чтобы поджечь крестьянскую избу, оставив без крова своих соотечественников? Разве нормальный человек, выдержав ночные пытки, способен бесстрастно босиком стоять на снегу под виселицей и произносить сталинские фальшивые лозунги? Разве не пора положить конец этим сталинским мифам, фальсифицирующим нашу историю?
Веронов извлек из саквояжа макет виселицы, на которой качалась матерчатая кукла. Показал собравшейся толпе. Достал пузырек с бензином, вылил на куклу. Запалил зажигалку и поднес к виселице. Кукла вспыхнула, загорелась, шнур, на котором она висела, лопнул, и горящая кукла упала с трибуны на землю.
Ему показалось, что по всему небу полыхнула слепящая вспышка. Загудела земля, расступилась, открывая бездну. И он летел, восхищенный, самозабвенно закрыв глаза, ликуя, испытывая могущество, власть над землей и небом, несравненную сладость. Он приближался к огненной сердцевине, волшебной, как черный бриллиант.
Толпа ошеломленно молчала. Веронов сошел с трибуны, пробрался среди людей, расталкивая их локтями, и когда выбрался, то побежал по деревенской улице к машине, слыша за спиной запоздалый рыдающий вопль, крики, гул толпы. Раздались автоматные очереди десантников, стрелявших холостыми ему вслед.
Веронов упал в машину. Погнал из деревни. Мчался по шоссе, и ему казалось, что следом за ним несется с беззвучным криком его вставший из могилы отец.
Еще в машине он прочитал на айфоне сообщение Янгеса: «Эффект невероятный. Сейсмографы во всех районах мира зарегистрировали землетрясение. Видимо, так погибали ящеры и оставались жить теплокровные. Вы содействуете естественному отбору, в результате которого выживают сильнейшие. Ваш Дарвин. Транш прошел».
Веронов не понимал иносказаний Янгеса. Его разум был сотрясен. Он еще не пришел в себя после пережитого, подобного смерти наслаждения, какое испытывает самоубийца, кидаясь на асфальт с небоскреба. На мгновение ему открывалось упоительное знание об абсолютной смерти, в которой исчезало пространство и время и бытие прекращалось в черной ослепительной вспышке. Как будто совершалось зачатие иного мироздания. Вспышка длилась мгновение, и когда она погасла, пришли тоска, мука, желание снова и снова переживать это несравнимое состояние – переход из светлого мира в мир абсолютной тьмы.