Это движение могло их только погубить, ободрив еще не решавшегося на убийство мальчишку. И словно поняв это, Анна Григорьевна вдруг с палкой рванулась к нему и, как сердитая старуха ругает на деревне хулигана, закричала, замахиваясь палкой: Подлец ты! Креста на тебе нет! Деньги взяли, ограбили, а ты еще, негодяй, хочешь! Нехристь ты окаянный! — наступала с палкой вне себя от ярости Анна Григорьевна.
От ее ли криков, от донесшихся ли совсем недалеко звуков топоров, но солдат оторопел и, выхватив у матери из рук деньги, бросился в чащу. Женщины с испугом ждали: будет стрелять иль уйдет? Но бегущими, замирающими шагами солдат ломил кусты. И им вдруг стало слышно пенье птиц, которого раньше будто не было. Из последних сил продираясь сквозь кусты и мелколесье, странницы пошли на стук дроворубов…
На двенадцатой неделе полной неизвестности о судьбе матери я в Берлине наконец получил ее письмо… с польскими марками: “… вот уже две недели, как мы в Почаевской Лавре, куда пришли пешком… путь был труден, но он позади… даже думать боюсь о минуте встречи, так страшно, что после трех лет она вдруг не исполнится, когда уж так близко…”
Таким эмигрантам, как мать и Анна Григорьевна, из Польши в Германию в 1921 году переехать было трудно. Я ездил в Полицайпрезидиум, все объяснял, просил, но чиновники есть чиновники, получал ответ, что мать может приехать временно и только если на въездных бумагах будет польская виза “с поворотом”, то есть “с поворотом” назад в Польшу. “Закон есть закон, и ничего в законе изменить нельзя”, — сказал мне наставительно толстый чиновник. Но мы закон обошли: помогли Станкевичи, самые близкие мне люди, я обо всем с ними советовался, и не раз Наталья Владимировна плакала над письмами моей матери.
Владимир Бенедиктович вдруг вспомнил, что в Варшаве в министерстве иностранных дел у него есть приятель (по-моему, Лукасевич, точно не помню) и он заведует восточным департаментом. В.Б. написал ему частное письмо о побеге матери, обо мне, о нашей дружбе, прося поставить на бумагах матери это волшебное “с поворотом”, заверяя, что мать никогда в Польшу не вернется. Благодаря этому письму матери обешали поставить “с поворотом”. Но оно и не потребовалось, ибо “закон” был обойден с другой стороны.
Тут помогла Наталья Владимировна. В Берлин из Рима как раз к ней приехала близкая подруга — Белобородова, сестра известного художника-архитектора А.Белобородова, жившего в Риме. Когда Белобородова была у Станкевичей, Н.В. рассказала ей о побеге матери и о наших хлопотах. Белобородова приехала не одна, а со своим другом — итальянцем. И на отчаяние Н.В. сказала: “Знаешь, по-моему, Умберто может помочь, он очень дружен с вашим полицайпрезидентом. Пусть Гуль заедет к нам и все расскажет Умберто, а я его подготовлю”.