Дверь в директорский кабинет была заперта.
— Рядом, — скомандовал Плетнев.
Миша и «Пом. гл. инж.», по-прежнему на карачках, выстроились бок о бок у двери.
— На счет три. Бумм!
На директорскую дверь обрушился град тяжелых костяных ударов.
Из внутренностей кабинета донесся приближающийся сердитый цокот каблучков. От волнения Миша едва не выпустил изо рта бланк заявки. Дверь распахнулась.
«Ноги» — подумал молодой человек, когда перед его носом возникла пара стройных ножек, обутых в черные туфли-лодочки с миниатюрными бантиками на носах. Туфли ножкам были чуть великоваты.
— Гам к хихектоху, — сообщил милиционер бантикам и двинулся вперед. Вверху что-то отчаянно взвизгнуло. Стройные ножки легко оторвались от пола и исчезли в неизвестном направлении. Туфельки остались на месте.
«Убежала» — подумал Михаил — «И обувку оставила. Отнесу директору, а то потеряется».
Сзади подтолкнул Вовка.
— Двигай, пока Ленка ушла, — прошептал он конспиративным шепотом. — А то не пропустит. Ленка, она строгая.
А несчастная Ленка, забравшись с ногами на кожаный диван для важных посетителей, с ужасом взирала на незнакомого белобрысого мужика с прослюнявленной бумажкой в зубах и «Пом. гл. инж.», ползших на карачках через обширную приемную. Воздух наполнился гремучими парами почти настоящего коньяка.
Когда посетители добрались до директорской двери, белобрысый толкнул ее лбом и оба просочились внутрь.
Голова Геннадия Гаврилыча Жмыха цветом, формой и отсутствием волос напоминала приплюснутую с двух концов сардельку с торчащими ушками. Голова помещалась на сарделешном же туловище, облаченном в дорогой английский костюм.
Только что генеральный директор попросил секретаршу Леночку приготовить кофе, запереть приемную и никого не впускать до особого распоряжения.
И вот уж на столе появилась вожделенная дымящаяся чаша, а к ней — тарелка с умопомрачительно вкусным печеньем. Леночка шмыгнула за дверь, благоразумно опустив глаза, чтобы не увидеть, как шеф облизывается. Шеф имел привычку по-кошачьи облизываться перед едой, но не желал, чтобы по учреждению ходили сплетни о его чудачествах.
Директор повел носом, с удовольствием втягивая кофейный дух.
Заверещал мобильник.
— Зараза! — рявкнул Геннадий Гаврилыч и швырнул вопящую трубку в сейф.
После директор облизнулся. И еще раз. И еще.
А потом увидел голову. Просто голову, лежащую на столе. Белобрысую. С пунцовым лицом, будто обваренным кипятком. С закатившимися как у висельника глазами и свисающей изо рта полуизжеванной бумажкой.
— Мама, — прошептал Геннадий Гаврилыч.
— Фы фафафку фъифефли, — прошелестела голова мертвыми губами.