— Гм, об этом я как-то не подумал... — Нет, этот парень обладал поистине неисчерпаемой жизнерадостностью — после секундной паузы он снова завел свое: — Зато у нас есть кое-что такое, в чем они нуждаются просто позарез! — Он выпалил это с таким торжеством, будто дефицитный товар принадлежал лично ему. — И это не что иное, как пьесы!
— Пьесы?
— Вот именно! Сама подумай — каково, должно быть, создавать произведения искусства на планете с аммиачно-метановой атмосферой! Короче, суть дела в том, что они согласны обменять кое-какие энергетические процессы, которые нужны нам, на наши старые пьесы.
— Шило на мыло? — пробормотала Хельва.
— В каком смысле?
— И все же не пойму, почему ТА-618 так резво рванул отсюда?
— Это-то как раз самое простое. Центральные Миры созывают корабли со всего сектора. А уж тебе, Кораблю, который поет, сам Бог велел взяться за это дело.
— Что ж, может быть, — задумчиво проговорила Хельва. — Только я должна получить нового напарника, а кто же поручит такое ответственное задание совсем зеленой команде?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что заранее отказываешься от борьбы? Трейс говорил, за этот рейс обещают тройную премию, так что каждый корабль в здравом уме и твердой памяти постарается не упустить свой шанс.
— Я-то как раз в здравом уме, но для меня есть кое-что поважнее, чем тройная премия.
Молчание, последовавшее за ее словами, оказалось куда красноречивее любой банальности, которую смог бы изречь словоохотливый диспетчер. К счастью, Хельва заметила, что зажегся сигнал экстренной связи, и, извинившись, включила приемник.
Сообщение начиналось с кода рейса, и она принялась записывать полетные данные.
Ей предписывалось срочно вылететь на базу Регул, а по пути совершить посадку на планете Дуур-3. Там, в шлюзе № 24 Университетского космопорта, ей предстояло взять на борт четырех пассажиров и незамедлительно проследовать на базу.
— Раз уж пришел такой приказ, мэм, придется дать вам немедленный вылет, — сказал диспетчер, когда она снова переключилась на его канал.
— Не надо так спешить, дружище. Раз уж мне велено взять на борт пассажиров, я не хотела бы выглядеть замарашкой. Кажется, вы говорили, что если мне что-нибудь понадобится...
— И это не только слова, — галантно заверил ее услужливый неккарец.
Итак, Хельва мчалась к Дууру-3 со скоростью, которую не смог бы выдержать ни один человек. Ее каюты и грузовые отсеки сверкали свежей краской; там, где еще недавно качались колыбели с тысячами эмбрионов, снова появились койки обычного размера.
Приняв к сведению скептические замечания Амона, она убедила сговорчивого бригадира ввести в обычные краски хитрые химические добавки. Благодаря вкраплениям тубанской пемзы, приглушенные зеленые тона пилотской каюты могли менять оттенок в зависимости от освещения и таким образом удовлетворить любой вкус. По ее просьбе камбуз отделали в ярко-оранжевой гамме. Цвет получился довольно знойный, но она на это и рассчитывала — на камбузе надо быстро есть, а не рассиживаться. Главная рубка стала кремовой с голубой отделкой, а остальные каюты голубыми и бежевыми. «Бедняга Амон сам не дает себе труда пошевелить мозгами, — размышляла Хельва. — Наверное, он просто не додумался воздействовать на своего напарника методами цветопсихологии. А еще говорит, что с постоянным партнером труднее ужиться».