Сделав шаг, провалился в туман, оттуда сознание выбросило еще непонятно куда. Жарко! Жарко так, что хочется выбежать на крепкий мороз, хоть минутку постоять на ветру, охолониться. Больно! Ох, как же больно! А еще этот голос. Мать его так! Что же он так скрипит!
– Славна и Триславна будь Жива-Живица, богиня жизни и носительница Света Родового! Вижу, как сходишь в лучах Деда Дажбога, входишь в источники телес увечного и наполняешь здоровьем, силой и благом. Без тебя нет жизни в людине, а есть лишь Мать Мара, что вестует о конце жизни Явной. Ныне молю да славлю Свет Рода Всевышнего, который с тобой приходит и через ладони мои излучается. В том Свете вся жизнь существует и вне ее – ничто, то сам Род-Породитель в лике твоем сходит. Льется слава тебе стоголосая, Прародительница жизни, Матушка Жива! Слава Живее-Живеце!
Как же хорошо и покойно на душе. Боль-то совсем отпустила. Эй! Кто ты?
Безмолвие было ответом на не заданный в голос вопрос. Теперь уже не беспамятство, а сон подхватил его сознание и понес по волнам красок и чувств. А снилась ему красивая женщина. Она присела у ложа, на котором он лежал и гладила прохладной рукой по волосам.
– Отдыхай Лихой, сил набирайся…, – мелодичный голос, заставлял подчиниться, расслабиться и закрыть глаза.
Пришел тот день, когда Лиходеев открыл глаза и осознанно обвел глазами окружающую его обстановку.
Низкий накат потолка, явно без чердака. Справа от входной двери печной угол. На мощном деревянном основании – жаровня. Вплотную к ней, поставлен невысокий деревянный ящик, под ним – лесенка, ведущая в подклеть со ставнем. Над рундуком, широкая полка – «прилавок». Выше прилавка сушились какие-то тряпки, рукавицы, одежда. Там же, но на полу, заготовлена в большом количестве колотая лучина. Под потолком три слеги, одним концом врубленные в воронец, а вторым – в стену. На них хозяин густо развесил связанные пучки сухих трав. У окна стол с лавочками под ним. К углу, выходящему к центру избы, приставлен припечной столб, с вбитым в него светцом в котором нещадно чадила лучина. Никого живого поблизости не было.
«Оклемался? Я уж думал, кирдык тебе настал. Дед помог здорово. Ежели б не он, остался бы я сиротинушкой».
Лука, ты?
«А кто еще?».
Где я?
«Волох тебя притянул к себе. Долго лечил, вот смотрю выходил».
Какой волох?
«Знамо дело какой! Ваш. Не ромейский же?».
Сколько я уже здесь?
«Без малого, третья седмица на исходе».
Ё-ё-о-о!
Дверь скрипнула, впуская в жилье порцию морозного пара. Знакомый старый дед неспешно снял с плеч кожух, повесив его на приспособление рядом с полыхавшей жаровней.