Десятник особой сотни (Забусов) - страница 170

Отпустив лошадь от себя, уселся на задницу в горячий песок у самой воды, глядел в степь, так и не мог на что либо решиться. Текучая вода уносила обрывки мыслей в голове, а желание скорей добраться до Курска, еще недавно было столь осуществимым, что хотелось ругаться матом. Ну?…

Эх, была, не была! Сам виноват, самому и расхлебывать. Сколько той жизни…

Сняв сбрую с лошади, отгоняя ударил ладонью по крупу. И сбрую и одежду с оружием завернув в холстину руками зарыл в песок у самого брода. Жив останется, откопает. Нож в чехле повесил на шею, как и в прошлый раз. Наложив на себя знак большой Перуницы, голышом перешел брод. На чужой земле перекинулся в иную ипостась. Сильный, огромный волчара, покрытый шерстью белого цвета, вышел на тропу войны.

Дикое поле, это не поле смерда засеянное зерном. Это бескрайнее море ковылей, балок и оврагов. Это редкие криницы и высокие курганы. Когда ветер гоняет волны по стеблям ковылей, любое движение издали, становится незаметным. Степь, это и есть само движение. Тот же ветер относит звуки конских копыт в стороны, рассеивает их, заставляет слиться со звуками пространства. Даже лошадь, идущая в галоп, превращается в невидимку для всех, кто удален от нее хотя бы на треть версты. Передвижение одинокого зверя, стало движением степного моря, потерялось в цвете и шуме ветра и трав. Вдалеке разглядел слегка чернеющую балку, убегающую в полуденном направлении длинной косой, кронами деревьев отрезавшую вид бескрайнего моря в Диком поле. Только криницы – родники, вырвавшиеся на поверхность земли, могли вырастить эту косу в бескрайней дали. Следы на не успевшей выровняться траве вели именно к ней.

Зверь не стал мудрствовать при виде табуна лошадей пасущегося за изгибом балки, что ни придумаешь, все едино близко не пройти. Лошади почуют присутствие волка раньше, чем пастухи углядят его.

Сменив направление, уходя со следа потрусил к лесополосе. По дну яра пробежал в сторону подмеченного табуна. Легким, осмотрительным шагом выбрался по склону на верх. Слышимость в лесополосе намного превышает распространение звуков в степи, здесь нет такого ветра, незначительный треск ломаемой ветки, шум продвижения по кустам, разносится на сотню метров, Принюхавшись, уловили запах костров и кислинку терпкого людского и конского пота. Доносящийся издали шум, гортанная речь и тихий плачь, наводили мысли на то, что людокрады встали на ночевку. От кромки леса, из листвы дубовой поросли, где устроил и свое лежбище, наблюдал за обстановкой.

Не так уж и много степняков оказалось. Насчитал чуть больше четырех десятков. Сам табун выпасали поодаль от полевого стана. Лошадей не расседлывали, ни вьючных, нагруженных награбленным добром, ни ездовых. Лошади лохматы и низкорослы, на торгу изредка видел такое недоразумение, но вниманием обходил.