– Ага.
А глаза отводит, бесенок мелкий. Та-ак, опять какая-то свинюка маячит на горизонте. Интересно, кто в этот раз ее ему подложит? Хотелось хоть иллюзорно, еще чуть-чуть побыть без проблем. Прибывший народ походя трепал общего ребенка по заросшей макушке, тем самым здороваясь и выражая свою привязанность. На подворье началась повседневная суета и рутина прибывшего на зимние квартиры подразделения. Смилостивился над пацаном.
– Ну? Докладывай.
– Батька, там эта…
Снова потупился, не зная с чего начать.
– Чего ты мямлишь?
Егор сам повел жеребца к коновязи, привязал его уздой к перекладине. Конь тут же потянулся губами к воде. Оглянулся на Воробья. Казалось, еслиб умел говорить, потребовал от малого обиходить запыленную тушу.
Десятник подбодрил словом:
– Докладывай.
Речь из мальца плеснулась, как очередь из ствола пулемета:
– Как вы уехали, на второй день с утра прибежала девка. Вся в слезах, сказывает до тебя. Напали на них ночью. Я справился. И правда! Тати все семейство боярина Бурдуна под корень вырезали, а усадьбу сожгли.
– Подожди-подожди! Бурдуна? Так они ж в самом граде жили.
– Ну, да-а! Только в той стороне града, где землю сам князь, боярину или вою пожаловать может. Потому и боярское подворье рядом с пустырем находилось, да и остальные соседи не все и не всегда на месте… Так я ее у нас оставил. Ничего?
– Молодец. Где она?
– В избе. Все время плачет. Умаялся с ней!
– К Желане б отвел?
– Ни в какую, уперлась, из хаты никуда. Не знаю, в уборную ходит, аль нет, и не ест ничего.
– Ну, веди.
Внутри родной избы было опрятно. Стол чистый, выскобленный, пол подметен, ставни на окнах открыты, в них поступал прохладный воздух со двора. Под притолокой торчали ветки полыни и можжевельника. Малек свое дело знает, не зря хозяйский хлеб ест.
За спиной слышалось сопение, прозвучала подсказка:
– В твоей светелке наверху.
– Почему в моей? – хмыкнул Егор.
– Так уж пришлось. – Был ответ.
Девочка лет двенадцати с толстой русой косой, одетая в обычную расшитую рубаху и поневу, подобрав ноги, и обхватив руками колени, из-под набрякших от слез век следила за вошедшими. Егор подошел к лавке, присел на корточки, без должной жалости в голосе представился:
– Я Лихой. Рассказывай.
Рассказ у Милолики вышел сумбурным. Молодому красивому мужчине, чем-то отдаленно напомнившему ей кого-то, смутно знакомого, передала все о чем просил ее покойный отец. Лихой задавал вопросы, она, как могла на них отвечала.
– Значит так, – подвел он итог разговора, – поживешь пока здесь. Никого не бойся, тут всюду мои вои, они добрые. Если уедем, Воробей отведет тебя к Желане. С ней не пропадешь. Сейчас поешь. Воробей, пожрать готово?