, я незаметно дошел до самых глухих, отдаленных кварталов, в которых ютится зимой приисковый народ и разный сброд.
Все эти улицы очень грязны, на них много кабаков, и полиция, как я слышал, не особенно любит посещать их поодиночке.
Если сюда нагрянывают, то, в большинстве случаев, целыми командами, для производства облавы и после каждой облавы из этих кварталов набирают такую кучу сброда людей неизвестных профессий, что их положительно некуда бывает девать.
Изредка в такие облавы попадаются и крупные рыцари разбойничьего и воровского царства.
Но лишь только облава окончится, как эти кварталы снова наполняются прежним сбродом, появляющимся неизвестно откуда, словно блохи из пыли. Итак, я забрел туда.
Подумав немного, я зашел в один из трактиров «без крепких напитков», в котором, как и во всех русских городах, посетители скорее могут достать водку, нежели чай.
Такое положение дел вытекает, по всей вероятности, из того, что низшим чинам, а зачастую и средним русской полиции, получающим мизерное жалованье, выгодно не доносить о нарушении закона, с целью пополнения своего скромного бюджета.
Правда, иногда читаешь в газетах о задержании того или другого лица за недозволенную торговлю водкой, но, принимая во внимание повседневную, почти откровенную торговлю вином во всех «чайных», приходишь к заключению, что к ответу привлекаются лишь те, которые почему-либо не сошлись с теми, кто призван стоять на страже государственных интересов.
В трактире «без крепких напитков», в который я вошел, половина посетителей пила водку, остальная или пила чай или закусывала.
Столиков свободных не оказалось, и мне пришлось занять место у стола, за которым сидел крепкий, рослый мужик лет сорока.
По его костюму и манере себя держать я сразу узнал в нем приискателя.
Помните, Ватсон, когда мы два года тому назад охотились на семерых братьев-разбойников, мы надевали точно такие же костюмы.
Он пил чай, и я заказал себе тоже чаю.
У моего соседа по столу было очень симпатичное лицо: открытое, честное, невольно напрашивающееся на доверие.
И неудивительно, что мы разговорились.
Как я и предполагал, он оказался приискателем.
Человек он был бывалый, несколько раз ходил в разведки, одна из которых тянулась два года, работал много на разных приисках, но не пропивал, как большинство приискателей, своей добычи, а вкладывал ее ежегодно в хозяйство и теперь имеет в Благовещенске, на одной из крайних улиц, собственный домишко, пару лошадей, корову и считается человеком с достатком.
— Вырос я и родился здесь, — говорил он мне, попивая чаек. — Отец мой был тоже приискатель, ну, и меня сызмальства приучал к этому делу. Тайгу, значит, понял я, еще будучи ребенком, а когда вырос, так знал ее так, что, кажись, и лесовик не прошел бы по ней так, как я.