— Звезды на земле!
— Что? — удивленно переспросил мальчик.
— Про кремлевские звезды говорю… Красота!
Оба в молчании любовались расписной, усыпанной огнями, былинной громадой Кремля.
Несметные крыши повсюду, лоснившиеся под луной, были подобны волнам вокруг мощного корабля.
Частый строй зубцов поверх стен и башни с пылающими звездами, как мачты с топовыми огнями, и в глубине, на холмах, дворцы со стрельчатыми окнами, и обширные шатры древних храмов с их куполами-шапками, и гордо вознесшаяся глава Ивана Великого, — весь старинный город на высоте, обнесенный крепкими, многовековыми кирпичными бортами, был в этот поздний час как гигантская ладья, плывущая по неоглядному океан-морю.
— Петя! — позвала из комнат мать. — Петя, где вы там?
— А мы тут еще на балкончике посидим, побеседуем… Ты там, Саша, ложись, коли устала, а мы с Алешей еще чуточку посидим.
И опять долго и напрасно дожидался Алеша.
— Ну, что же? — наконец не вытерпел он. — Скажешь ты мне что-нибудь или нет?
— Это насчет чего? Насчет ученья, что ли?
— Ну да!
— Я тебя за дурака не считаю, Алешка. Понятно?
Мальчик не сразу понял, что это значит. Совершенно непроизвольно вырвались у него жалкие бормотания, и он сам с досадой и отвращением улавливал в своем голосе позорные, мальчишечьи интонации, непоправимо губящие тот взрослый разговор, что вот-вот уже совсем налаживался:
— Да-а-а, как же… Не считаешь! Вижу я, как ты не считаешь!
— Нет, не хочу считать.
И вскоре улыбка, покровительственная и насмешливая улыбка, которая кладет непроходимую границу между возрастами, озарила отцовское лицо. Все было кончено.
— А ты думал, — продолжал отец, — завод вот так и раскроется перед тобой со всем почтением: «Ах, это вы, Алексей Петрович? Наконец-то! Пожалуйте, пожалуйте, дорогой! Давно ждем не дождемся, нам такие неучи, как вы, до зарезу и требуются».
— Рассказываешь!.. Там всякие требуются.
— О-о-о! Нет, извини, сынок, не всякие. Дурачков, например, нам не нужно. К дурачкам мы безо всякого внимания.
— Заладил: «Дурачок… дурачка… дурачку…» — неудержимо нес свое Алеша и ужасался тому вздору, который сам собою, слово за словом, срывался у него с языка. — Хоть и дурак, а захочу — и пойду… Небось найдется что-нибудь! Для кого я дурак, а для кого и нет. Я работать выучусь не хуже всякого.
— А вот это — да! Это без сомнения! Вот и учись, а не блажи!
— Сам говорил — у меня золотые руки, — а как до дела доходит…
— Ну! Хватит! Будет тебе! — резко заявил отец и, взявшись обеими руками за штангу балконной ограды, поднялся с холщового стула. — Гляди, Алексей! — сказал он. — Гляди вот на эти звезды… Они для того и зажжены на земле, чтобы наш брат уму-разуму набирался. Будет тебе! Ну, будет! Слышишь? Будет, говорю! — уже сердито повторял он до тех пор, пока бормотания мальчугана, стихая, снижаясь, не перешли в едва различимый шепот, а там и вовсе смолкли.