Алеша после того долго не мог уснуть и все как будто продолжал свои объяснения с отцом. Досаднее всего, что именно теперь, когда было поздно, на ум ему приходили настоящие, убедительные, горячие слова.
В воображении своем Алеша видел отца внимательным и спокойным. Он даже слегка прищуривал левый глаз, выслушивая исповедь сына, — а это уже означало близость Алешиного торжества: последние, слабеющие колебания отцовской противодействующей воли.
Разве из лени или по легкомыслию Алеша рвется на завод? Да нет же, нет! С какой радостью он будет работать на заводе, где-нибудь у отца в механическом цехе, в черном, промасленном комбинезоне, до лоска, до зеркального блеска истертом тяжелыми металлическими деталями! Отец сам убедится — Алеша очень скоро будет работать ничуть не слабее самых лучших, самых опытных мастеров своего дела… Он готов клятвенно поручиться, что так оно и будет, потому что вот она, в груди у него, в самом сердце, охота к живому, настоящему делу!
Вот если бы у него были такие способности к учению, как у Коли, тогда другое дело. Но чего нет, того нет! И надо это признать и не мешать ему ладить жизнь по-своему.
Жаркий день. Автобусы и трамваи бегут с открытыми по одну сторону окнами. Утомленные зноем и духотой пассажиры высовываются в поисках ветерка. Асфальт и камень города, горячо нагретые, приводят пешеходов в ленивое состояние. Деревья, щедро облитые солнцем, стоят не шелохнувшись. Они еще пышны, и немного, совсем немного отжившей листвы, желтой или багряной, осыпалось на землю.
Обыкновенный, будничный летний день.
Но в этот день, первого сентября, все школьники становятся на год старше. И среди стольких московских школьников нет в этот день с утра ни одного, который не был бы с праздничной старательностью умыт, причесан, принаряжен.
Первое сентября у всех детей день особенный. Солнце не утомляет их, а возбуждает. А все деревья — все липы, все раскидистые тополя города — застывают не от безветрия, а как бы на парадной вахте в честь детей.
У длинного, вознесенного на высоком фундаменте, кирпичного, в четыре этажа здания, с выступающими крыльями, с широкими входными площадками, с пологими асфальтовыми скатами, с утра собираются школьники всех возрастов: от самых маленьких, впервые приведенных сюда, в каждой пуговице которых угадывается рука взрослых, лелеявшая их в это утро с особой любовью, до юношей, вполне зрелых и исполненных достоинства.
Дети повсюду. Они заполнили собою тротуары, они гоняют во всех направлениях по мостовой, они взбираются на старые, так хорошо знакомые им высокие тополя возле школы, лезут наверх, под самую крону, без всякой цели — просто чтобы покричать оттуда ликующим голосом и помахать шапкой трусам приятелям. Иные чинно уселись на ступенях и ведут солидную беседу, другие оседлали железную ограду у входных площадок и ударами ладонью о ладонь стараются сшибить друг друга.