— Исправил! — кивнул он на часы. — Упрямый ты, сынок… Это хорошо. А ну, принеси спичек.
Закуривая трубку, он сказал:
— А теперь прикрой дверь… Разговор у нас будет секретный.
Он не торопился. Выкурив чуть ли не всю трубку, только и прибавил, что одну-единственную фразу:
— Выходит, загадки ты своим учителям загадываешь.
Потом, когда он окончательно собрался с мыслями, строгая морщинка легла у него меж бровями.
— Значит, сынок, — начал он, — все, что требуется, ты изучил, все знаешь, а толковать тебе с учителями досмерти скучно, прямо с души воротит? Вот, мол, если у вас, учителей, хватит терпения, тяните из меня клещами, а так, по доброй своей охоте, трепать языком я не стану. Что же, мода это такая новая или как? А может, рад был бы все высказать, да на языке слов не хватает, нет свободного запасу? А? Ведь и так бывает. Что молчишь? Алеша!
— Разное… Сам хорошенько не пойму. А только и злость берет, и досада на самого себя, и скучно… Всякое.
— Людей боишься, может?
— Да не боюсь, а… как будто стыдно мне перед ними. А почему стыдно — не знаю… Как выйду к доске, так сразу пусто становится в голове, в груди, в животе, везде пусто. Если не по отдельным вопросам меня спрашивать, вот как ты сказал — клещами из меня не тянуть, — так, кажется, я слова не вспомнил бы!
— Так и Евгения Николаевна понимает. И растерялась она, не может добраться: какая тут всему главная причина? Я объясняю ей: блажь! Не соглашается, уважает тебя. Я повторяю: «Упрямый, чертенок! Что в голову себе вобьет, того добиваться будет, не мытьем, так катаньем. Сказал: «На завод!» — и кончено». Опять-таки сомневается Евгения Николаевна: ты ей, оказывается, слово дал!
— Ну, дал… Я вон уже забыл, какой такой есть двор, и футбол, и всякая игра с ребятами. Все бросил, только и знаю сидеть до ночи над книжками. А толку? Чуть!
— Значит, действительно, получается загадка? Не разбери-бери… Так, что и сам ничего понять не можешь… А ну, Алешка! — решительно произнес отец и медленными движениями огладил усы. — Вот что!
Тут он склонил голову набок и пристально вгляделся в какую-то точку на стене. Даже брови мохнатые туже сдвинул, чтобы глазам не мигать и зорче видеть.
— Слушай хорошенько, что я тебе скажу… Допустим, добился ты своего, приняли тебя на завод. Хорошо! Думаешь, прости-прощай тогда навеки всякие книжки, всякая учеба? Так, что ли?
Он объяснил сыну положение современного рабочего у нас на заводах. От самого неквалифицированного чернорабочего новичка до наибольшего конструктора, говорил он, всем людям на социалистических предприятиях не только работать, но и учиться приходится. А кто не хочет учиться и мозгами шевелить отказывается, того сейчас же оттеснят другие, более достойные… Нынче просто работать и даже добросовестно работать — слишком недостаточно. Не на хозяина стараются люди, чтобы только-только придраться не к чему было, а ради чести своей рабочей, ради славы рабочего государства.