Обыкновенная единица была водружена за конечным знаком равенства, как памятный столбик, как волшебная веха на перепутье школьной жизни.
Спустя какой-нибудь месяц не было для обоих мальчиков более желанного занятия, чем упражнения с примерами и задачами. Они приступали ко всем задачам по разным предметам с одинаково приятным возбуждением. Если дело не давалось сразу, тем интереснее, в поисках успеха, становилась жизнь.
В одну из таких минут Алеша стал уверять приятеля, что он совсем ясно почувствовал в себе самое движение мысли: как она возникла, шевельнулась, выпрямилась, выросла, как она потом изловчилась, извернулась, ловко подцепила какую-то петельку, потянула — и вот уже там, где только что были пустота и мрак, блеснул свет и сам собой начал быстро разворачиваться клубок связных рассуждений… Честное слово!
— Крутятся шарики! Честное слово! — вскрикивал он, постукивая себя по лбу пальцем. — Вот! Чувствую, как они там крутятся… Ей-богу, чувствую!
Мало-помалу приходил Алеша и еще к одному выводу, но пока не решался высказывать его вслух. На уроках он неотступно, с откровенным вызовом или с жадностью и надеждой, ловил взгляды педагогов. Он как будто гипнотизировал их — и чаще, гораздо чаще прежнего оказывался у доски. В подготовительных размашистых движениях тряпкой и в легких, точных, щегольских нажимах мелом, когда из-под руки возникали на доске ровные и четкие — одна в одну — буквы, линии и знаки, не бывало и тени прежней скованности. Напротив, Алеша должен был сдерживать собственное нетерпение… Что же это было такое? Как называется это удивительное ощущение легкости? И откуда эта счастливая, почти упоенная и в то же время стыдливая уверенность? Может быть, она так и начинается, любовь, о которой говорил отец?
Комсорг класса Костя Воронин не переставал руководить домашними занятиями обоих ребят. Откуда только он выискивал для них столько интересных задач и примеров? На уроках, когда Алеше или Толе случалось выходить к доске, он значительно переглядывался с ними и одобрительно улыбался им. А в те дни, когда контрольные тетради с пометками учительницы или табели с еженедельными итогами возвращались ученикам, он разделял со своими подшефными всю меру их тревог и радостей.
Однажды ребята возвращались из школы все вместе — Костя и Коля, Алеша и Толя.
Стояли зимние сумерки. Снег звонко поскрипывал под ногами. На высоте крыш клубилась серая мгла — изморось, смешанная с дымом московских труб.