— Ну, куда тебя понесло? — сердитым шепотом встретил он его. — Куда? В такую минуту!
— А что? Какая такая «минута»?
— Увязался за малышами, когда он тут самое позарез нужен.
— Да что случилось? Зачем я тебе?
— А затем… Костя, знаешь, что сказал? Костя стал прощаться и вдруг говорит: «Когда же вы в комсомол подадите?»
— Спросил?
— Говорит, чтоб подавали!
— Нет? — Алеша набегался за мячом, а теперь еще больше ослабел от этой новости и мог произносить лишь отдельные, отрывочные слова.
— И Анисимов у него будто спрашивал то же самое.
— И Анисимов? Толька! Ой!.. Подадим?
— Смотря, какие будут отметки в четверти.
Алеша обнял приятеля и повел его снова прочь со двора: надо хорошенько обсудить вопрос!
Они миновали одни ворота, и другие, и третьи. Все вокруг оставалось таким знакомым, привычным: и стены домов с плакатами, и дворовый детский уголок за оградой с сохранившимися от давно минувшего праздника бумажными цветными фонариками, съежившимися от инея. Люди возвращались с работы по домам. Грузовая машина с картофелем загородила в одном месте путь, — с угрожающим рычанием она маневрировала на узком пространстве, приноравливаясь к подвальному люку, чтобы удобнее было ссыпать из кузова доставленный груз. Все-все вокруг оставалось простым и будничным в эти особенные, быть может на многие годы памятные минуты…
Ребята и не заметили, как вновь очутились на Большой Полянке, возле той же цинкографии.
— Да что ты, в самом деле! — настойчиво убеждал Алеша. — Подадим — и все! Ну, раз сам Анисимов спрашивал!
— Мало ли что! Мы слово дали, чтоб ни одной тройки, и слово свое должны сдержать, — упрямо возражал Толя. — На нас надеются. Евгения Николаевна ждет, и все ждут.
Мимо них, замедляя ход, проскрежетал трамвай — неподалеку была конечная остановка, — и кто-то с площадки вдруг окликнул:
— Громов!
Алеша безучастно глянул на этого человека в короткой меховой тужурке, в круглой мохнатой шапке и отвернулся. Должно быть, показалось…
— Ну, что? — продолжал он уговаривать товарища. — Я тебе заранее могу сказать, ничего теперь плохого ни по алгебре, ни по другим предметам с нами случиться не может.
— И я так считаю. Вот и давай дождемся своего, придем в комсомол с пятерками и четверками.
— Ну, раз Анисимов сам говорит! Понимаешь? — начинал сердиться Алеша. — И Анисимов, и Костя Воронин… Ну!
— Потерпим! Зато будут у нас в райкоме спрашивать, а мы уже не обещаниями ответим, а табелем. Лучше потерпим. Не много ведь и осталось.
— Ну, конечно, Громов! — воскликнул подоспевший к ним человек в мохнатой шапке. — Здорово, Алеша! Не узнаёшь?