Мне так и не представился случай уточнить. Мэри вообще неохотно говорила о прошлом. Я спросил ее однажды, почему Старик освободил ее от охраны президента. Она ответила:
– От меня там больше не было пользы, – и отказалась вдаваться в подробности.
Она понимала, что я рано или поздно сам выясню причину: слизни наконец-то узнали о сексе, поэтому она больше не могла работать в качестве пробного камня для «одержимых» мужчин. Но тогда я об этом не знал, Мэри же считала эту тему гадкой и отказалась о ней говорить. Она вообще не любила обсуждать неприятности.
И поэтому мы касались этих тем в наш медовый месяц так редко, что я почти забыл о титанцах.
Мэри не любила рассказывать о себе, зато охотно слушала мои рассказы. А я настолько размяк от счастья, что говорил обо всем, даже о том, что грызло меня всю жизнь. О том, как демобилизовался и как валял дурака, прежде чем проглотил свою гордость и пошел работать на Старика.
– Я же миролюбив по натуре, – говорил я, – что со мной не так? Старик – единственный человек, которому я способен подчиняться, и я все равно постоянно с ним собачусь. Почему?
Моя голова лежала у нее на коленях. Мэри за уши притянула меня к себе и поцеловала.
– Малыш, разве ты не понимаешь? Это не ты такой, это тебя таким сделали.
– Но я всегда был таким, во всяком случае до сих пор.
– Да, с детства. Без матери, с блистательным и сильным отцом. Тебя столько шпыняли, что ты потерял уверенность в себе.
Ее слова так меня удивили, что я вскинулся. Это у меня-то? Нет уверенности в себе?
– Что ты такое говоришь? Да я самый наглый петух на дворе!
– Да, конечно. Или раньше им был. Все к лучшему. – И, воспользовавшись тем, что я убрал голову с ее колен, она встала и сказала: – Пойдем полюбуемся закатом.
– Каким закатом? – недоуменно спросил я. – Мы же только что позавтракали.
Но она была права, а я не прав, обычное дело. Однако путаница со временем вернула меня в реальный мир.
– Мэри, сколько мы уже здесь? Какое сегодня число?
– А это имеет значение?
– Еще как имеет. Прошло, наверно, больше недели. Наши телефоны могут зазвонить в любую минуту – и все: назад, на галеры.
– Да, но зачем беспокоиться заранее?
Она была права, однако я уже не мог успокоиться, пока не узнаю, какое сегодня число. Можно было, конечно, включить стерео, но там наверняка наткнешься на выпуск новостей, а это себе дороже; я все еще притворялся, будто мы с ней в каком-то другом, безопасном мире, где нет никаких титанцев.
– Мэри, – спросил я, – сколько у тебя таблеток «темпуса»?
– Ни одной.
– Ладно. У меня хватит на нас двоих. Давай растянем наш отпуск, пусть он длится подольше. Вдруг нам осталось всего двадцать четыре часа? Можно превратить их в целый месяц субъективного времени.