Я пригляделся: волосы у Наташки тоже были темно-каштановые и, даже, чуть-чуть сами подкручивались.
В горле у меня опять засаднило. Я засунул руку в портфель, нащупал духи:
- На, держи, - буркнул сумрачно и протянул Кузе цветастую коробку "Anais Anais".
Рука ее дернулась было вперед, но, не пройдя и полпути, застыла в воздухе, а потом и вовсе плавно опустилась вниз. Черты лица у Наташи вдруг как-то по-особому заострились - она стала необычайно серьезна, словно разом повзрослела на пару лет. Потом девушка огорченно вздохнула, задумчиво покачала головой, спустилась со стола и оправила юбку - все это было проделано неторопливо и не глядя на меня. Встала напротив:
- Соколов, - а вот теперь взгляд ее уперся мне прямо в переносицу, - у кого-нибудь другого я бы и взяла вот так, - и она сделала рукой какой-то небрежный жест, словно отгоняя с поверхности реки проплывающий мимо сор, - но ты, Соколов, можешь лучше, гораздо лучше. И ты это знаешь.
На лице ее теперь ясно читался вызов, который она только что бросила сама себе - бросила и сумела взять верх. Эта победа ровным огоньком горела в глубине ее выразительных карих глаз.
Она сняла свой портфель со стула и, обогнув меня, направилась к двери.
Я болезненно поморщился и бросил ей в спину:
- Наташ...
Что говорить, я на самом деле не представлял - она застала меня врасплох.
Кузя чуть укоротила следующий шаг, но потом упрямо мотнула головой и, не оборачиваясь, отчеканила:
- Подумай еще, Соколов, это полезно.
Дверь она прикрыла аккуратно, без хлопка, и я остался в классе один.
Я задумчиво потер подбородок.
Нет, на самом деле, об этом можно было смело не думать.
Да что там, об этом нужно было не думать!
Но...
Вот именно, повисло воздухе это самое неясное и щемящее "но".
- Хорошо, подумаю, - согласился я негромко, и Ленин с портрета над доской посмотрел на меня с одобрительным прищуром.
На короткий миг я остро позавидовал Ильичу: ведь, по сути, ему было дано не много, и спрос оттого был невелик.
"Интересно", - подумалось мне вдруг, - "кто до меня здесь корректировал? Будда? Христос? Ох... А страшно-то как...".
Тот же день, поздний вечер,
Ленинград, Измайловский проспект.
Домой я вернулся в начале одиннадцатого.
- Все в порядке, - доложил маме, - я проверил.
И, правда, в этот раз заселение Мелкой прошло успешно. Сразу после школы я оставил ее в съемной двушке около Парка Победы, а сам понесся по окрестным магазинам, подтаскивая в квартиру закупленную утварь и продукты. Уехал оттуда я поздно, зато сытый и успокоенный.
- Бедный ребенок, - качнула мама головой. Потом посверлила меня обеспокоенным взглядом и выдала распоряжение: - Чтоб в субботу привел Томочку на ужин.