Я открыл было рот, чтобы уточнить "какую из?", но наткнулся на грозовые всполохи в глазах напротив, и счел за лучшее вытянуться в струнку, вскинув руку в пионерском салюте:
- Будет исполнено!
- Клоун, - негромко хмыкнув, сказала мама и поправила мне задравшийся воротник.
Из кухни, чуть скособочившись на правую сторону, вышел, пошаркивая, папа, и мы неловко обнялись.
- Ужинать будешь? - деловито уточнила мама.
Я взглянул на часы: до ближайших новостей на "Rai Radio 1" оставалось пять минут.
- Чай пошвыркаю, с вареньем. Но чуть позже, - и пошел в свою комнату.
- Вот... - услышал, как за дверью начала жаловаться мама, - приходит домой в ночи, сытый и довольный...
Что ответил папа, я не разобрал. Присел на корточки у прогревающейся "Ригонды", подкрутил звук и заскользил по длинным волнам.
Фамилий не прозвучало, лишь в общем: "бойня на Марио Фанни" да "сорвана попытка похищения". Шестнадцать погибших - почти в три раза больше, чем в прошлый раз...
Да, страшно. И неисправимо.
Пущенное мною чуть иначе, Колесо Истории перетирало на этой новой колее жизней как бы не больше, чем прежде.
Сколько уже на мне? Десятки? Сотни? Тысячи? Я ведь даже порядка не знаю...
Щелкнул клавишей, выключая приемник, и осмотрел опустевшую без Мелкой комнату.
"Хорошо, что ее нет", - пожухлым листом мотануло в опустевшей голове обрывочную мысль, - "не видит, как меня размазывает..."
Я пошел в прихожую, как робот - на прямых, не сгибающихся в коленях ногах, наклонился к зеркалу и принялся безуспешно выискивать изменения на своем лице. Ничего. Ни седины на висках, ни, хотя бы, многозначительных морщинок в углах глаз. Только под носом начинает темнеть жалкая поросль, но так ей еще год тянуться до первой бритвы.
- Что, - негромко прозвучало за спиной, - любуешься?
Я покосился на папино отражение.
"А ведь мне теперь просто нельзя проиграть. Столько уже заплатил! Чужими жизнями, не серебром".
- Мама спать легла? - уточнил полушепотом.
Папа кивнул в ответ.
- Пошли тогда на кухню, - предложил я.
Сели за стол. Я налил чаю и подвинул себе вазочку с тягучим вишневым вареньем.
- Мама говорит, что ты уже и домой не всегда на ночь приходишь, - начал папа разговор.
Я доверительно наклонился к нему:
- Да вот думаю, не пойти ли в разгул.
Папа глянул остро и помолчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:
- Ну, и кому ты этим сделаешь хуже?
Я криво усмехнулся:
- Вот ты не поверишь, но я думаю об этом каждый день.
Папа с тоской посмотрел на разобранную для чистки трубку, душераздирающе вздохнул и взялся за ершик.
Я торопливо глотал горячий чай. Обычно сладкое варенье сегодня горчило.