Было за полночь, он устал. Но зато к выставке все было готово.
Одной проблемой меньше.
Он прошел задней части мастерской, выглянул в мутные окна. Казалось, в тысячный раз он залюбовался прекрасным видом.
Для остальных это была индустриальная гавань — голубая бухта, обрамленная огромными кранами и цветными контейнерами грузов.
Но для него это место значило больше.
Что-то было в нежном ветерке, в беспечных воплях чаек, что всегда пронимало его. Он не мог описать это словами, но проще всего было назвать это… свободой.
Он прошел в дальнюю часть магазина и разделся до трусов. Он бросил вещи в груду на непрочном стуле и рухнул на грязный матрас.
Пружины заскрипели под ним, напоминали железные кулаки. Он вытащил из — под головы тонкую подушку и отбросил, перекатился на бок и опустил голову на согнутую руку.
Он хотел прекратить эту привычку, но пальцы искали шрамы на теле. Шрамы, что давно зажили. Превратились в плотные серебристые следы. Шрамы уже не болели, но он страдал каждый раз, когда вспоминал, что они представляли. Шрамы пульсировали, когда его вены заполняла ярость.
Громкий скрип заставил его вздрогнуть.
Он схватил фонарик у матраса и посветил в сторону звука. Его огромные глаза в ужасе смотрели, как зубчатое лезвие пилы кружится на столе.
Включился еще один инструмент, он вскочил с кровати и бросился к передней части мастерской. Он включил свет и увидел, что пескоструйная машина, дрель и прочие инструменты, работающие от электричества, последовали примеру пилы.
Сдавленный звук вырвался из его горла.
«Отстань».
Три года назад.
Зеленое неровное поле окружали стены, оружие и глаза. В клетке воняло горечью, сожалением и смирением. Это место будет домом на следующие тысячу девяносто пять дней, здесь запирали, а не выпускали угрозы.
Скрываясь на виду, Ромер сидел на скамейке во дворе тюрьмы и смотрел на поток оранжевых точек вдали. Черные, белые, желтые и коричневые — все сошлось к цветам азарта.
— Эй, рыбка! — хриплый голос привлек его внимание, он повернул голову к мужчине, которому было за сорок, его покрывало больше чернил, чем манускрипт.
Только у Исаака среди них было тройное пожизненное заключение. Только его обвиняли во всех возможных убийствах. Убийца так гордился своей жестокостью, что череда татуировок в виде черепов вилась по его спине.
Ромер невольно задумывался, превратится ли когда-нибудь и он в чернила на плоти Исаака.
— Слышал, ты отказался от моего предложения, — Исаак замер в паре шагов от Ромера и криво улыбнулся. — Похоже, ты еще не понял, как тут опасно.
— Мне не нужна защита, — сказал Ромер. Откровенная ложь, но предложение Исаака шло по цене, которую он не собирался платить.