Я задрожал, мне стало страшно.
И тогда посыпались на меня вопросы:
— Кто твой отец?
— Чернорабочий на кожевенном заводе.
— Он, конечно, социалист?
От страха у меня совсем запрыгало сердце. Что такое социалист я понимал, знал что богатые их не любят, а у ксендза были золотые часы и лакированные ботинки, Стало быть, и он богатый. Социалистов сажают в тюрьму, их бьют, а полицией командуют генералы и приставы.
Чего от меня хочет ксендз? Социалисты читают прокламации, подписанные РСДРП или ППС.
Дрожь пробежала у меня по телу. Слезы застлали глаза.
Я разрыдался и упал на землю.
— Дурачок, — ласково сказал мне ксендз. Ведь я поляк, стало быть стою за рабочих, хочу им помочь, но хочу знать, сколько социалистов на заводе, хочу их всех объединить, не знаю только, где они живут. Если твой отец социалист, то я и ему помогу. Может быть ты знаешь товарищей отца, тоже социалистов. Расскажи мне.
Ласковый тон ксендза меня не обманул.
Сквозь слезы я упрямо прошептал: «Не знаю».
Удар жестокий, могущий свалить с ног быка, оглушил меня.
— Мерзость ты, зря тебя святая земля носит, — сказал ксендз, — говори, а то убью.
Я молчал и плакал.
— Где живешь?
— На Будах.
— Стало быть будовский бандит. Говори, а то засеку.
— Ничего не знаю, — упорно твердил я.
Ксендз махнул на меня рукой, очевидно, понял, что из меня ничего не вытянешь. Тогда стал расспрашивать, что говорят в школе о нем и про других учителей. Любят ли школьники русский язык, не попадает ли к нам подозрительная литература, листовки?
У меня развязался язык; сообщил охотно, что в перерывах мы все говорим по-польски, неохотно занимаемся русским языком. Ксендз просиял от удовольствия, и оставил меня в покое.
Я шел домой, размышляя над тем, что значит слово «Социалист». Примерный урок на эту тему я только что получил от ксендза.
Через три дня после этой истории сама жизнь преподнесла мне разъяснение слава «социалист».
Как-то ночью разбудили нас сильные толчки в дверь. Отец подошел к дверям и спросил: «Кто?»
— Телеграмма, — услышали мы в ответ.
Мои родители от роду ни от кого писем не получали. Отец открыл дверь. В комнату ворвались сразу несколько человек. В темноте нельзя было разобрать, кто эти люди.
Мать стала кричать:
— Иезус, Мария, зажигай свет, что тут происходит?
Она решила, что к нам пожаловали бандиты для расправы.
Кто-то догадался зажечь спичку и я сразу увидел, кто были наши гости: полиция и солдаты.
Я юркнул ловко между ногами полицейских и выбежал в коридор, оттуда — во двор, весь заполненный полицией и солдатами. Отовсюду слышались тревожные крики и стоны. Вынырнул через двор в маленький флигелек, где жила семья хорошо известного среди рабочих боевика Рогальского. Толкнул слегка дверь— никто не ответил; тогда толкнул ее сильнее. Дело было ночью, а ведь в этом флигельке, где жил Рогальский, несколько дней тому назад умерла старуха. Мать мне внушала, что у покойной остались деньги, и она каждую ночь приходила к дверям, чтобы подкараулить свое добро, и при этом страшно скрежетала зубами. Как на зло, никто не откликался. Пот струился у меня с лица. Ноги дрожали. Казалось, вот-вот покойница схватит меня мертвыми руками. Открылась, наконец, дверь. На пороге стоял сам Стефан Рогальский — его называли «Стальным» (кличка среди рабочих). Стефан был молчаливым молодым парнем лет 18. Работал он на кожевенном заводе. Сразу сообразил в чем дело и втащил меня в комнату.