Тот что-то пролепетал и стал садиться в лодку.
А мы, не оглядываясь, поплыли дальше.
В эту ночь решили особенно себя не утомлять и задолго до рассвета улеглись спать. Мы приближались к заветной цели и поэтому избегали встреч с людьми.
Как только стемнело, двинулись снова. Около полуночи приблизились к мосту, перекинутому через ручеек. Издали заметили неподвижный силуэт человека с винтовкой.
Стало быть, уже близка долгожданная граница.
Надвигалась гроза. Луна ныряла в облаках, подгоняемых сильным ветром. Под его напором деревья низко склоняли свои кудрявые головы. Ворчливо перетаптывались листья. Прекратилась птичья возня. Гулко забарабанил дождь. Лес наполнился грохотом и свистом. Раскаты грома сотрясали до основания столетние дубы. Синие зарницы молний вспарывали непроницаемую завесу мрака.
А внизу у подножья осин и берез было по особому тихо и сухо.
Разостлав под себя мешки и накрывши головы своими френчами, мы занялись изучением карты. По всей вероятности, граница оставалась позади. Значит, мы в пределах Германии.
Мрачные тени Калиша и Стрелкова больше не воскреснут никогда. Впереди возможны заключение, бесчисленные опросы, но издевательств больше не будет. В Берлине и в других крупных городах имеются наши представители, которые помогут нам вернуться домой.
Прождали до рассвета. К утру вышли на линию железной дороги. На столбах были немецкие надписи. Солнце ярко сияло над землей, жадно впитывавшей его щедрые ласки. Ровное, как стрела, шоссе, обсаженное фруктовыми деревьями, вело по направлению к неизвестному городу… Острые шпили крыш маячили на горизонте.
Откуда-то со стороны выехала телега, на которой сидел чисто одетый крестьянин с трубкой в плотно сомкнутых губах.
Исаченко, приподняв кепи и извинившись за беспокойство, спросил, как называется виднеющийся вдали город.
— Шнайдемюлле, — ответил нам вежливо фермер.
Мы тепло поблагодарили первого живого вестника нашего освобождения от ужасов польского плена. На минуту стало грустно, что нашу радость не могут разделить Шалимов, Грознов и Сорокин.
— Мы еще встретимся, — произношу я вслух, встряхиваясь от печальных мыслей.
— С Малиновским и Вагнером у меня нет никакого желания встретиться еще раз без оружия, — весело произносит Петровский и фальшиво запевает на мотив польской патриотической песни, безжалостно коверкая слова текста или заменяя их другими:
Пока Польша не сгинела
Вместе с Вагнером и Водой,
Будем мы бороться смело,
Жизнь отдавши за свободу.
Затем, перейдя неожиданно на мотив немецкого монархического гимна, продолжал: