Мы предпочли уклониться от ответа.
Поняв все и без наших разъяснений, Шалимов, чтобы отвлечь нас от грустных мыслей, весело добавил:
— А как у вас тут насчет жратвы? Есть хочется.
— Скверно, конечно, — ответил я. — Вода с бураками да бураки с водой. Суп такой, что крупинка за крупинкой бегает с дубинкой и догнать не может.
— А сколько хлеба дают?
— На унции взвешиваем. Товарищ Грознов новые весы изобрел, — сострил Петровский.
— Ну ничего, — успокоил нас Шалимов. — Я вас подкормлю. У меня в тельной рубахе карман, и там лежит около двух тысяч польскими ассигнациями. На жратву хватит.
— Да неужели? — ахнули мы все.
— Не верите, так вот смотрите.
Засунув руку за пазуху, Шалимов извлек оттуда пачку радужных и весело шуршащих бумажек. Вынул из нее несколько кредиток и, подавая Грознову, сказал:
— Хорошо бы и сала к хлебу купить.
Мы рассмеялись, а Грознов сказал с задором:
— Я теперь и черта в ступе куплю, не только сала!
Он быстро исчез.
Беседа наша тем временем продолжалась. Мы посвятили, конечно, Шалимова в план нашего побега.
Он очень серьезно выслушал нас и сказал:
— Побег надо подготовить как следует. Зря рисковать не нужно. Если поляки поймают, пощады от них не жди никакой. По-моему, Петьке сейчас бежать нельзя, он такой дальней дорога не выдержит.
Скоро польют дожди, почва превратится в рыхлое месиво. Лучше было бы подождать, а тем временем и Петька окрепнет.
В словах Шалимова много спокойной рассудительности.
Говорит он медленно, взвешивая каждое слово, изредка вкрапливая в свою речь блестки природного юмора.
В нем чувствуется крепкая крестьянская сметка, серьезная деловитость и вместе с тем неуловимая мягкость.
Все эти качества заставляют относиться к Шалимову с уважением и доверием.
Шалимов умел в военной обстановке научить бойца ценить классовое лицо Красной армии.
Помню такой случай. Отряд Шалимова после жестокого боя занял деревню. Поляки поспешно отступали. Деревня казалась вымершей. Как только стихли выстрелы, в поле на худой кляче выехал крестьянин и с ним девочка лет десяти. Он не боялся. Его подстегивала работа. Пусть рядом воюют, пусть его поле избороздили окопы — он все же должен пахать. Крестьянин помогал понурой кляче, и трудно было определить, кто тратит больше сил, человек или лошадь.
Высоко в небе показался польский аэроплан. Загремело: одна за другой разорвались две бомбы. Наше зенитное орудие открыло по аэроплану стрельбу. Лошадь начала испуганно шарахаться в стороны, а ее хозяин стал заметно нервничать. Девочка, громко рыдая, крепко вцепилась в отца ручонками, умоляя его вернуться домой.