Вероятно, раздоры между двумя дворами зашли так далеко, что одна сторона решилась отомстить таким необычайным способом. Случаю угодно было толкнуть нас на ночлег именно на этой скирде.
Отдышавшись, мы двигаемся вновь. Долго пробираемся, старательно обходя деревню.
«Только бы не вспугнуть собак, — думает каждый из нас, — иначе беды не оберешься».
Вправо от нас на дороге неожиданно что-то зачернело.
Не сговариваясь, мы, вместо того чтобы обойти жилье, как делали это в первые дни, идем по направлению к нему.
Нас гонит голод…
Это — мельница-ветрянка, растопырившая крылья подобно летучей мыши.
— Раз мельница, значит, должна быть и мука, — говорит Петровский и подходит к двери.
Она оказывается запертой.
— Кто-нибудь, вероятно, есть на мельнице, — говорю я.
Петровский изо всей силы нажимает плечом на дверь. Она не подается. Тогда он стучит в дверь кулаками.
Ответа нет.
— Ну-ка, Петька, — предлагает он мне, — давай нажмем вдвоем, собери силенки. Ведь за стеной лежит мука, стало быть, поедим.
Мы вдвоем наваливаемся на дверь, и она наконец подается. Входим внутрь. На полу несколько мешков муки. Недолго думая, развязываем один из них: в мешке овсяная мука. Развязываем другой, третий — то же.
— Все равно, — говорю я, замечая разочарование Петровского, — какая есть, всякую будем жрать…
— Погоди, — прерывает Петровский, — мне пришла в голову идея.
Он высыпает муку на пол, а опорожненные мешки берет с собой.
— На всякий случай, пригодятся, — улыбается он. — Можем потом из мешков портянки сделать или на себя во время дождя вместо плаща набросить.
Вышли мы из мельницы с тремя пустыми мешками, а в четвертый насыпали фунтов десять овсяной муки.
Шагах в ста от мельницы увидели колодец с журавлем. Не соблюдая никаких мер предосторожности, напрямик направились к нему.
Появилось какое-то равнодушие ко всяким неприятным случайностям, с которыми мы могли столкнуться каждую секунду: ведь мы как-никак шагаем по польской деревне после того, как только что провели ограбление мельницы, да вдобавок, может быть, заподозрены в поджоге скирды соломы. Если бы крестьяне накрыли нас, над нами был бы учинен жестокий самосуд.
Ведро привязано у колодца к шесту.
Сначала мы пьем, потом выливаем воду из ведра, оставив в нем лишь небольшое количество. В воду насыпаем овсяной муки, взбалтываем; получается какое-то месиво вроде теста.
Берем по большому куску этого добра и двигаемся дальше, предварительно оборвав ведро с шеста и бросив его в колодец. На ходу отрываем куски теста и глотаем его, но оно не так легко лезет в горло: хочешь проглотить, а оно липнет к небу.