Ни у кого из нас не возникало сомнений в том, что Вагнер и Малиновский будут проводить свою линию с последовательной жестокостью.
Однажды вечером, окончив работу по очистке уборных, я вернулся в барак. Ко мне подошел взволнованный Сорокин и сказал:
— Сегодня убежали два человека. Одного из них поймали, другому удалось унести ноги. Посторунок пошел с докладом к поручику.
Я понял причину отчаянного смятения Сорокина.
Самым мрачным нашим предположениям суждено было полностью оправдаться. Не прошло и пяти минут, как несколько солдат загнали внутрь всех пленных, бывших в этот день в наряде, предложили всем раздеться и лечь на скамьи. Шесть человек, вооруженных плетками, немедля начали очередное избиение.
На этот раз бежавшие рискнули осуществить свой план буквально среди бела дня.
Начальники наши дали волю накопившейся ярости.
Количество плеток каждому назначал Малиновский, исходя из оригинального арифметического подсчета.
— Сколько во всем бараке человек? — осведомился Малиновский у унтер-офицера.
— Пятьдесят.
— Дайте каждому по трети.
Это означало количество, равное трети населения барака.
Мы знали, что вслед за этим обычно следует дополнительная порция плеток для пленных по «национальному признаку». Малиновский добавлял евреям пяток или десяток ударов. Далее «премиально» удары добавлялись по территориальному признаку.
Мне, олонецкому крестьянину, всыпалась «нормальная» порция ударов, ибо Олонецкая губерния расположена была далеко от центров красной опасности — Петрограда и Москвы. Зато москвичам и петроградцам дополнительные удары назначались обязательно.
Как назло, Малиновский обладал хорошей памятью, очень скоро стал нас всех узнавать в лицо и отлично знал, кто из каких краев. Поэтому он был точен и редко ошибался.
Каждый из пленных честно получил полагающееся «по закону» Малиновского число плеток.
В этот день шло, как обычно.
Вдруг один из выпоротых, казак, доведенный до крайней степени отчаяния, вздумал апеллировать к гуманности польского офицера. Обратившись к поручику Малиновскому, он, плача, сказал:
— Ваше благородие, за что бьют-то меня?.. Ведь я служил в царской армии… Попал в плен к немцам, где провел свыше четырех лет… Возвращаясь домой, был задержан в Вильно и снова отправлен сюда… Я большевиков в глаза не видал… Помилуйте, отпустите домой!..
Речь его прерывалась, голос срывался, слезы лились из глаз.
— Кламишь! — заорал на казака Малиновский, выхватив из кобуры револьвер.
Раздался выстрел, и казак, сраженный пулей, как сноп, повалился на землю.
Но это не был еще конец.