Мы сиротливо жмемся друг к другу, а за стеной уже просыпаются овцы.
В лесу тоскливо.
На оголенной земле сухие ветки.
Деревья, холодные, понурые, спят мертвым сном.
Мы одиноки в лесу. И в поле никого. Раньше мы хоть изредка встречали в поле крестьян. Они бросали работу и провожали нас глазами также, как проходящий поезд.
Но поезд не был страшен. Он не был окружен винтовками. Мы же замкнуты кольцом конвойных. Крестьяне их боялись, и даже мальчишки не рисковали близко подойти к нам.
Деревня была, очевидно, в нескольких верстах от нас. Дорога в городишко проходила невдалеке от нашего сарая. Иногда, когда мы шли с работы, мы встречали обоз в десять-пятнадцать подвод. Это соседние крестьяне возвращались из города, куда ездили за покупками.
Надо отметить, что запасы заготовленных нами за день дров к утру значительно таяли. Очевидно, их растаскивали ночью крестьяне. Мы не сердились за это: мы знали, как тяжело живется крестьянину. Да к тому же не в наших интересах было ускорить заготовку того количества дров, которое требовалось для лагеря. Наоборот, мы рады были бы оттянуть срок возвращения в лагерь. Конвойные тоже не реагировали на кражу дров. Мы полагали, и не без основания, что они в этом деле заинтересованы материально.
Мы были крепко и надежно изолированы от крестьян, но все же могли заметить в немногих встречах с живыми людьми, встречах на расстоянии сотни шагов, отсутствие враждебности к нам.
Крестьяне несомненно знали, что мы русские пленные, а для них это значило, что мы большевики, однако ни одного угрожающего движения в нашу сторону, ни одного злобного выкрика по нашему адресу я не запомнил за эти месяцы пребывания на работе в лесу.
Однажды в лесу, на том участке, где работали галичане, мы нашли несколько пар лаптей. Все пленные сошлись на том, что лапти в это место попали не случайно, а были оставлены для нас крестьянами.
Справа, за загородкой для овец, сразу начинался густой лес. Дорога шла в гору, но что было по ту сторону горы, мы не знали.
Старший по команде часто уходил туда и возвращался почти всегда навеселе.
Конвойные ругались и говорили, что он пропивает деньги, которые причитались команде.
В свою очередь они пропивали деньги, которые брали у крестьян за продажу заготовленных нами дров.
Выпал первый снег и сейчас же растаял. Ждать более нельзя было. Каждый день нас могли возвратить в лагерь. Мы нервничали до того, что даже не съедали нашего хлеба. Пробовали прятать его для дороги, братва заметила и стала бесцеремонно тащить на наших глазах.
Команда совсем распоясалась: пила вовсю, чувствуя близость возвращения в лагерь и конец вольного житья.