Растерявшийся старик ничего не ответил.
Мы стремглав бросились из хаты.
Последующие ночи прошли без особых приключений. Продолжали шагать на запад. Как-то ночью увидели много огней.
— Город какой-то, ребята! — сказал Петровский.
— Да, может быть, это уже и Германия… — задумчиво произнес Исаченко.
— Нет, наверное, еще польская территория, — отозвался Борисюк.
Остановились. Надо было принимать решение, как двигаться дальше. Обращаться с расспросами к кому бы то ни было рискованно. Не знали, идти ли по направлению к городу, или выжидать. Расстояние до города, как мы определили на глаз, было незначительное, а между тем уже рассветало.
Не желая рисковать, решили расположиться на отдых.
В стороне заметили несколько занесенных снегом скирд. Это было настоящим чудом.
Установив очередь дежурства во время сна для всех товарищей, зарылись в насквозь промерзшую солому.
Первым взял на себя обязанности по нашей охране Петровский.
Через три часа он разбудил Борисюка, а сам улегся.
После Борисюка наступила моя очередь.
Я с трудом преодолевал дремоту. Вдруг услышал стук колес и голоса. Гулко застучало сердце.
«Неужели за соломой? — подумал я. — Нет, не может быть, вероятно, возле скирды проходит тракт, которого мы в темноте не разглядели».
Стук колес тем временем становился все явственнее— он приближался. Тогда я решил разбудить товарищей.
— За соломой! — испуганно проговорил Исаченко.
— Молчите, ребята! — прошептал Петровский. — Будем действовать так. Если мы еще в Польше, — а это мы выясним, когда услышим, на каком языке будут разговаривать приехавшие, — назовемся пленными, бежавшими из Германии: на родину, мол, в Польшу возвращаемся. Петька будет с ними разговаривать по-польски. Борисюк по-немецки. Если же услышим немецкую речь, стало быть, мы уже в Германии. В этом случае скажем, что мы русские пленные. Вот и весь сказ. Помните, что путать нельзя. Все остальное объявляйте по-старому, как условились раньше: ты, Петька, из Минска, Исаченко из Витебска, Борисюк из Виленской губернии, а я из Кайданова. В Германии, мол, были в лагере Ляндсдорф, куда попали в шестнадцатом году после боя под Кенигсбергом.
— Янек, подъезжай тут, бо тутай слома взрушена, лепей бензе взесть, — услышали мы вслед за этим звонкий молодой голос.
— Все ясно, — сказал Петровский. — Надо вставать. Мы в Польше. Петька, не подгадь!
Я собрал все свое мужество и решительно поднялся наверх. Внизу у скирды, увидел подростка лет семнадцати с вилами в руках. Очевидно, он намеревался укладывать на телегу солому, в которой мы укрывались.