— Возможно, вы правы, лейтенант. По сути, некоторые упорно настаивают на том, что сознание суть всего лишь особая категория цитоплазмической комы, что возможности центральной нервной системы так же полно развиваются и расширяются в течение сновидной жизни, как и во время того, что мы называем состоянием бодрствования. Однако нам приходится применять эмпирический подход, пробовать те лечебные средства, которые нам доступны. Вы согласны, Керанс?
Керанс кивнул. Температура в каюте стала падать, и он задышал свободнее.
— Перемена климата, надо полагать, тоже поможет. — Снаружи донесся глухой лязг, когда одна из металлических шаланд, поднятая на шлюпбалки, стукнулась о корпус. Он добавил: — Атмосфера в этих лагунах крайне расслабляющая. Через трое суток, когда мы отсюда отбудем, у всех проявится заметное улучшение.
Керанс полагал, что Хардмену сообщили о скором отбытии, однако лейтенант резко вскинул на него глаза и опустил свой дневник. Бодкин принялся откашливаться, а затем вдруг заговорил об опасности сквозняков от вентилятора. Несколько секунд Керанс и Хардмен неотрывно смотрели друг на друга. Наконец лейтенант кратко кивнул самому себе и вернулся к чтению, аккуратно отметив время на прикроватных часах.
Злой на себя, Керанс отошел к окну и встал там спиной к остальным. Он понял, что умышленно сказал Хардмену об отбытии, бессознательно рассчитывая вызвать именно такую реакцию и прекрасно зная, почему Бодкин решил попридержать новости. Несомненно, он предупредил Хардмена о том, что какие бы задачи ему ни пришлось выполнить, какие бы внутренние перспективы ни следовало бы привести к общему знаменателю — все это должно было быть завершено в течение трех суток.
Керанс взглянул на хитроумное приспособление из двух будильников, негодуя на все уменьшающийся контроль над собственными побуждениями. Сначала бессмысленная кража компаса, а теперь — такое вот благонамеренное вредительство. Как бы ни различались его проступки, в прошлом Керанс считал их оправданными одним-единственным качеством — полным и объективным осознаванием мотивов, стоящих за его действиями. Если он порой был склонен к неуместным отсрочкам, то вовсе не от нерешительности, а от полного нежелания действовать там, где полный самоконтроль был невозможен. К примеру, в своем романе с Беатрисой Даль, окрашенном столькими противоборствующими страстями, Керанс постоянно шел по тонкой проволоке тысяч ограничений и предостережений.
В запоздалой попытке вновь обрести уверенность он заметил Хардмену:
— Не забывайте о будильниках, лейтенант. На вашем месте я бы установил звонок так, чтобы он звенел непрерывно.