Особенно тяжело приходилось Вовану в компании, разбавленной женским полом. Здесь он всячески себя сдерживал, потому чаще всего тупо молчал с умным видом, а если и хотел что-то сказать, то не говорил, а коряво мычал и блеял, спотыкаясь на словах, как на дорожных колдобинах, запинаясь, нудно и тщательно строил фразы, которые не оскверняли бы женские уши. Поэтому и выдавал иногда такие перлы, которые не снились даже национальному российскому златоусту, бывшему председателю правительства Виктору Степановичу Черномырдину.
Объективности ради нужно сказать, что в давние времена бороздил моря и океаны, круша врагов государства Российского, другой знатный матерщинник – дворянин, командующий русским флотом адмирал Василий Яковлевич Чичагов. Однажды на аудиенции у императрицы Екатерины Великой сей флотоводец так увлекся докладом о виктории над шведской эскадрой, что, поминая врага в хвост и в гриву, забылся и откостерячил супостата такой забористой тирадой в тридцать три девятых вала, аж гвардейский караул оцепенел в изумлении. А когда спохватился Чичагов, опомнился и осекся, поздно было: мат его командирский гулким эхом по всему дворцу прокатился. Пал адмирал на колени перед императрицей, стал прощение вымаливать. «Полноте, Василий Яковлевич, – ничуть не смутилась Екатерина II, – я ваших морских терминов не разумею. Продолжайте».
Впрочем, руки стармеха Вована, в отличие от языка, росли из самого нужного места, а потому с молотком, отверткой, гаечным ключом, да с «такой-то матерью» ладилось у него все, и даже самая прихотливая и сложная корабельная техника работала безотказно – боялась, видать, мозолистых клешней и ядреного порнографического словобесия.
Кроме мата был у Вована еще один бзик, за версту выделявший его даже из самой колоритной мореманской тусовки. Это «синяя болезнь». Если всех он крыл отборным матом, то себя – исключительно татуировками. Все тело его было разрисовано живописным разноцветьем высокохудожественных тату. Лишь голова была свободна от рисунков, но только внешне… Внутри ее бурлили мысли о новой татушке и бренчали шлягеры группы «Тату». Впрочем, никто не знал, какие изображения украшали его затылок, темя и виски. Возможно, там, под густой и пышной шевелюрой, подобно тайне головы раба, была скрыта самая заветная и эпатажная картинка. На сей счет спорили, даже заключали пари и ждали, когда Дед побреет свой кумпол на манер новых русских или, накрайняк, просто облысеет. Но секрет оставался секретом, и публике приходилось лишь гадать, где, на каком месте появится новая наколка, поскольку расписан был едва ли не каждый квадратный сантиметр его кожи. Только с коком Петькой поделился Вован старой, еще лагерной мечтой: захреначить на своих веждах портачку: «Не буди, они устали», которая бы читалась только тогда, когда глаза закрыты. В обычной ситуации надпись пряталась в складках открытых век и была незаметна.