– Бывает. Но не отчаивайтесь, искра божья в каждом человеке есть. Только поискать её нужно. Живописцами Русь всегда славилась, может не всё ещё потеряно? А детишек учить – что может быть прекраснее?!
– Да, учительствовал… – поддакнул Сосновцев. – Мог бы и здесь… то есть… – тут несостоявшийся живописец замялся.
– Об этом позже. Всему своё время. Давайте пока о прошлой вашей жизни. Вот окончили вы училище имени Серова…
– Сурикова, – поправил Андрей.
– Да-да, Сурикова, конечно. Уж не взыщите, Андрей Павлович, старею, видно. Память уже не та…
Так и протекал этот допрос, больше похожий на беседу двух милых, интеллигентных людей. Только что чаю Постышев не предложил, так может, его здесь и не пьют? Что другое употребляют? Сам дознаватель, чем дальше, тем больше страдал забывчивостью – переспрашивал, возвращался к уже сказанному. То вдруг пускался в пространные рассуждения о религии, нравственности и долге человека перед обществом. То неожиданно переходил на несерьёзный тон и сыпал шутками. Или принимался выпытывать пристрастия Андрея – что он читает, чем увлекается. Ах, планеризмом? – но это же чудесно! Планёры у нас в чести. Парашют? Тоже очень модно и престижно. Барышни обожают прыгунов!
И ни слова, ни одного вопроса о том, откуда прибыл Сосновцев. Будто всё ему было об этом известно. Тем не менее, политические взгляды гостя интересовали дознавателя. То и дело возвращался он к самодержавию, потом вдруг переходил к парламентаризму, а следом прямо спросил – как он, Андрей Павлович то есть, относится к революциям всякого рода и смене власти?
– Вот Французская революция 1789 года, к примеру? Это же чудесно! «Либерте, Эгалите, Фратерните!» Разве не об этом доложен мечтать любой свободолюбивый и мыслящий человек?!
– А июльский расстрел парижан в девяносто первом году на Марсовом поле? – парировал Сосновцев и сам поразился, откуда всплыли в памяти даты и названия? Никогда ведь не интересовался историей, тем более французской. Правда, пару раз замещал заболевшего историка, может, оттуда и выскочило? Как бы то ни было, успех стоило закрепить, не хватало ещё быть заподозренным в симпатиях к социалистам. – А якобинский террор, диктатура, казни, кровь?…
– Да… – задумчиво протянул Постышев, – это тоже революция… Власть вынуждена себя защищать. Всегда. Так было и так есть.
– Цена только великовата, – подыграл Андрей. Интересно, а о событиях 1917 года здесь знают? Не могут же не знать, он явно не первый такой, из далёких, ещё не состоявшихся времён… Может, спросить?
Но Постышев неожиданно изменил направление беседы, вытащил из стола лист бумагу и карандаш.