– Погоди, Курт, – сказал я, – такие дела прямо в лоб не делаются. Тут, прежде чем начать спрашивать, надобно получить помощь местных специалистов, которые знают, откуда у этого дела растут ноги. Может быть множество тонких нюансов, о которых ты, как человек неместный, и вовсе можешь не иметь никакого понятия.
Я повернулся к патриарху Иову и спросил:
– Ваше святейшество, нет ли у нашей святой матери церкви на примете пары надежных и опытных дьяков из разбойного приказа, бойких, не являющихся сторонниками любой из боярских клик, и в то же время хорошо разбирающихся в местных интригах? Дело, которое им предстоит поднять, касается основы основ надвигающейся на Россию смуты, и в то же время оно достаточно давнее с основательно заметенными следами…
– Сын мой, – откликнулся патриарх, опираясь на свой посох, – ты имеешь в виду смерть настоящего царевича Дмитрия, случившуюся в городе Угличе четырнадцать лет назад?
– Именно так, – ответил я, – по всем признакам это выходит убийство, ибо при приступе той болезни, которой страдал мальчик, ладони его должны были непроизвольно разжаться и он никак не мог ударить себя ножом в горло. Но при всем при этом я ничуть не верю в виновность в этом преступлении будущего царя Бориса Годунова. Старики римляне говорили: «Respice, qui beneficia» – то есть: «Ищи, кому выгодно». Так вот, Борису Годунову жизнь и смерть мальчика были безразличны, ибо по законам православной церкви шестой брак, ровно как и пятый, и седьмой, не может быть признан законным, а посему прижитый в нем сын Марьи Нагой Дмитрий имел такие же права на престол, как любой другой подданный московского царя. То есть в Кремль ему надо было заходить через Земской собор, а там Борис Годунов, как опытный политик и государственный деятель, имел все шансы выиграть дело. И вообще – тише едешь, дальше будешь. Отчаянные головокружительные кульбиты со смертельным исходом были не в манере этого человека, большая часть врагов которого пережила его самого. Но в то же время у нас прямо под боком имеется другой подозреваемый, буквально дышавший в спину сперва правителю, а потом и царю Борису. Этот человек как раз имеет привычку убивать всех не понравившихся ему людей, и я очень жалею, что он был растерзан разъяренной московской толпой…
Патриарх прикрыл глаза и отрицательно покачал головой.
– Если ты, сын мой, имеешь в виду боярина Василия Шуйского, – тихо сказал он, – то должен тебе сказать, что он не погиб во время бунта московской черни, учиненного поляками. Вместо своего господина мученическую смерть с саблей в руке принял обряженный в его кафтан боевой холоп Ондрейка, преданный князю аки пес, а сам боярин утек из своего терема по подземному ходу, переодевшись посадским мужиком.