Она бормочет во сне:
— Еду, еду, еду…
И шевелит ногами: ей кажется, что она едет. Не все ли равно?
2
В пансионе стены выкрашены охрой; везде пахнет карболовой кислотой; коридоры наводят уныние; в актовом зале портреты государей и купца с медалями, покровителя пансиона.
Наташа ни во что не верит, — ни в охру, ни в коридоры, ни в портреты.
— Ну, прощай, детка. Христос с тобой. На Рождестве возьмем тебя. Будем с тобой на санках кататься.
Мама плачет.
Швейцар седоусый уносит куда-то Наташину корзиночку. У начальницы черные брови срослись вместе — два мохнатых червяка. Бледноликие девочки в коричневых платьицах смотрят на Наташу невеселыми глазами. Повели новеньких в дортуар.
— Кто твой отец?
— Мой папа — особых поручений.
— А мама?
— Не знаю. Мама — мамочка.
Тоска у Наташи. В углу собрались девочки, окружили кого-то.
— Что там такое?
— Зеликман дразнят.
— Зачем?
— Так. Просто дразнят.
Тоска у Наташи. Звонок пугает, как на станции. Загорятся сейчас по линии зеленые огни. Пойдет поезд в чужую даль.
Вот идут на молебен. Попарно. Наташа с черноглазой Машуриной.
Седенький священник, поблескивая ризой, возглашает.
— Благословен Бог наш…
Рядом с начальницей стоит бледный господин. Глаза его — как темная ночь, губы — как алая кровь. Неизвестно, зачем он пришел сюда, где юные девушки и малолетние девочки поют нежными голосами тропарь: «Яко посреди учеников Твоих, пришел еси, Спасе…»
— Кто это? — спрашивает Наташа Машурину и показывает на красногубого человека.
— Упырь, — говорит Машурина и смотрит круглыми глазами.
Страшно стало Наташе. Но не может наглядеться на упыря. Ничего не видит; никого не видит; только его.
Хор поет:
«Предстательство христиан непостыдное…»
Вот уж священник читает молитву:
— Избави их от всякого налога вражия.
Вот уж потянулись белые переднички ко кресту.
Молодые полудетские и совсем детские руки, губы невинные, но глаза не всегда безгрешные — перед распятием.
Но всех благословляет седенький священник, не любопытствуя, кто предстоит перед святым крестом.
— Так вот какой упырь, — думает Наташа.
После молебна пошли в столовую завтракать. Машурина съела Наташино пирожное и больно ущипнула Наташину руку.
После завтрака — в сад. Бегали, кружились по дорожкам в осеннем багрянце.
Кто-то закричал:
— Вон доктор идет.
Пришел упырь — все притихли.
Потом опять стали играть в кошки-мышки. Машурина была кошкой. Ловила Наташу. Поймала, целовала, укусила Наташу за щеку.
Классная дама заснула в плетеном кресле. Тогда потащили Зеликман в дальний угол, за беседку. Что-то там с ней делали. Наташе хотелось узнать, что там делали. Девочки смеялись, не говорили. Зеликман вышла красная, с глазами влажными, с исцарапанными руками.