Дождь бился в пляске дикой. Скакал по острым черепичным крышам. Ветер с разбега бил в дрожащие стекла. Мигали насмешливо тьме — огни запоздалые ночи.
Он в дверь постучал.
В дверь, обитую шубою волка, с шкуркою крысы в углу. Засовы скрипели, засовы ржавые. Голос скрипучий ему кричал. Голос скрипучий, как ржавые засовы:
«Бездомник. Что надо от меня?.. Ты — кто?»
«Ведь, знаешь… Ну, — отворяй же!»
Под сводом, низким, в коридоре, смердящем крысами — толкнул он другую дверь…
У камина, где красным золотом пылали раскаленные угли, в кресле костлявом, сидела старуха. Старуха сидела с лицом посинелым, с губами, горевшими кровью. Кот черный, метая искры, терся о плечи. Спокойно смеялись зеленые глаза. Спина изогнулась.
— Ты ко мне? Зачем?
— Послушай… Послушай, старуха. Ночью вчера я увидел коня у мостов. К нему подошел и вскочил. И понесся… Перед дверью твоей — конь сгинул. Я стукнул к тебе. Ты послушай… Когда вечер бредет по болотам в синем пологе я видел ее. Женщину видел. Каждый вечер в саду моем, на мраморной скамье. Серая женщина, в мехе крысином, с телом змеи уползающей. И глаза ее — черные звезды. Они пьют мою кровь — черные звезды. Я боюсь. Послушай, старуха, — боюсь я!..
Кот фыркнул глумливо. Отошел. Тухли, пылали, золотом красным, угли. Дождь плясал на свинцовых переплетах уснувших окон.
Хохотом — визгом крысиным — старуха смеялась:
«Мой милый, жених мой пришел»…
…В саду вечернем, в синем тумане, сидит на мраморной скамье — женщина в мехе крысином…
Он крикнуть хотел — беззвучно шептал он. Уста старушечьи впилися в белую шею его.
Н. Васильковская
БРЕД БЕЗУМИЯ
Где же исход?
Подползает, крадется ночь глухая, беспросветная, темная, жуткая…
Тучи смеются зарницами… Голубой смех дразнит призраки тьмы…
Призраки реют в бессильных корчах… Стучатся в окна…
Порывом ветра распахнулась старая рама, зазвенели стекла, посыпались.
Свет, последний свет погас!..
Небо дышит огнем…
Вампиры-призраки врываются со свистом и скрежетом…
Спасенья нет!..
Они визжат, они ликуют и с адским сладострастием корчатся, предвкушая наслаждение…
Острым жалом впиваются они в мозг и рвут светлую, могучую мысль, отравляют ее зловонным дыханием, плюют, топчут и кривляются, махая крыльями…
Вот последние конвульсии мысли и, поруганную, истерзанную они влекут ее в темный угол старого, ненужного хлама…
Хохот, подобный лязгу сбрасываемого железа…
И с новой силой впиваются призраки-вампиры в горячее, трепещущее сердце…
Тысячами жал исколотое, брызжет оно кровью…
Дымятся липкие, окровавленные рты…
Бессильный стон… Сердце замерло, сжалось…