Шатров только камешки собирал, да не снимая своих желтых перчаток, вел записи. Он знал, что Кирька не пропустит, если хоть одна блестка или бусинка попадет к нему в лоток.
Ром не верил в золотую удачу: до них здесь наверняка тайно хожено-перехожено, и если б что было, докопались бы. А вот он разведал такие стланиковые заросли, что в один год можно миллионером стать. Но глаза завидущие, руки загребущие - не могут остановиться. И сюда, на этот ручей он пошел, увидев по гребням сопок мохнатые кусты. Захотелось уточнить, как цветет кедровник, богат ли ожидаемый урожай…
Плюнул бы Ром на всю эту волынку с заготовками орехов. Унижает его, приискового маркшейдера, печатающего в газетах стихи, торговля орехами, хоть и не стаканами он их продает на рынке, а кулями сдает ОРСу по государственной расценке. Да не может он содержать семью на зарплату. Запретил он отцу барышничать, а матери цыганить - Побираться. Настоял, чтобы три его младших сестренки и пятеро братьев учились в школе. Вот и попробуй всех обуй и прокорми. А сколько сил уходит у самого на учебу в вечерней десятилетке. От таких хлопот-забот поскребешь в затылке…
По берегу ручья кустилась смородина, увешанная бахромой крохотных, почти бесцветных кистей. Казалось, что даже вода в ручье пропитана терпким смородинным духом.
Брусничник тоже цвел, будто на него просыпали бело-розовые бубенчики величиной с горошину.
Шатров не раз за время пути пробовал изобразить в стихах увиденное, но убеждался в бессилии слов перед земной красотой. Может, потом, когда не будет перед глазами весеннего цветения тайги, слова покажутся правдоподобными, но не здесь… Вот и сейчас Ром разочарованно сунул записную книжку в боковой карман и принялся старательно наносить ручей на карту. Он любовался Кирькой, упоенно занятым промывкой. Комарье грызло ему руки, впивалось в лицо, но парнишка не замечал ничего. Когда Кирька нагибался к ручью, висевшее за плечами ружье ударяло его по затылку. Кирька только морщился, но не прерывал промывку. «Что им движет: любовь к делу или жадность?» - гадал Шатров, разводя на берегу костер и вешая на деревянный таган котелок с водой - для чая. Ром любил «дикий чай», заваренный травами. Видимо, сказалась на его вкусе таборная жизнь, приучившая потреблять то, что дарила сама матушка-земля.
Когда вода забурлила, Ром нащипал смородинных цветов и листиков и кинул в котелок вместо заварки.
- Иди, работяга, чаевничать,- позвал он Кирьку.
Кирька с трудом разогнулся и, не ожидая новых приглашений, явился к костру. Он глядел на товарища испытующе и даже чуть свысока. Шатров заметил это и догадался, что Кирька хочет продолжить спор.