Тела казненных давно застыли в неподвижности, красные отблески вечерней зари, сулившей ветреный день, окрасили небо, а пир у подножия виселицы продолжался, хмельные голоса и смех нарушали величественное безмолвие гор.
Валахия, Тырговиште
Хмурое, серенькое мартовское утро предвещало начало обычного, полного забот дня. Впереди ждало заседание боярского совета – продолжение незаметной для глаз непосвященного борьбы, начавшейся с того самого момента, как я взошел на престол Валахии. Если западные союзники критиковали меня за сближение с Портой, то валашские бояре, сами имевшие тесные отношения с османами, именно из-за этого терпели мою власть, не одобряя остальные аспекты политики и подозревая, что в основе своей она направлена против них. Приходилось лавировать, подыгрывая знати, и окольными путями продвигаться к цели. Такова была судьба князя, еще не имевшего достаточно сил, чтобы заставить всех играть по своим правилам. Нынешнее заседание было посвящено отчету о недавней, уже второй по счету поездке в Османскую империю. Тема была неприятна. Унизительная повинность передачи ежегодной дани султану и так крайне раздражала меня, а тут еще надо было заново пересказывать боярам подробности выполнения бесславной миссии.
Отправляясь на совет, я прикидывал в уме тезисы своей речи, однако мысли мои упорно возвращались к другой поездке, совершенной на днях, уже после возвращения из Константинополя. Душой я все еще был в Тисмане – величественном уединенном монастыре, дремавшем среди гор Олтении.[27] Не только долг князя, коему надлежало блюсти веру и заботиться о благосостоянии церкви, но и веление сердца заставили меня пожертвовать монастырю Тисмана деревни, принадлежавшие моему роду и доставшиеся в наследство от отца. Так я благодарил Господа, позволившего мне избежать гибели в когтях безжалостного зверя и благополучно вернуться домой из опасной поездки в столицу Османской империи.
В зале советов всегда было сумрачно, и это мешало рассмотреть лица собравшихся там бояр, прочесть в их взорах тайные замыслы и планы. При моем появлении все почтительно встали со своих мест, склонились в поклонах. Еще недавно я точно так же улыбался Мехмеду, демонстрируя преданность и любовь. Лицемерие было камнем, удерживающим весь свод арки, основой политики.
– Султан милостиво принял нашу дань и заверил, что будет и впредь защищать своих вассалов и не причинит нам никакого зла… – начал рассказывать я о результатах переговоров.
Меня слушали благосклонно и внимательно, – союз с Портой устраивал бояр, и пока все шло так, как они считали нужным. Но я-то знал, что их благодушие мигом улетучится, стоит мне перейти к следующему вопросу, который мог оказаться для них ложкой дегтя в бочке с медом.