Жизнь продолжалась. Томившийся в темнице человек обустраивал свой быт, приспосабливаясь к суровой среде обитания. Еще с юных лет он усвоил урок, что всегда, при любых обстоятельствах, должен выглядеть достойно, не терять человеческий облик, а потому тщательно расчесывал самодельным гребнем бороду и спускавшиеся до поясницы волосы, в которых уже засеребрилась седина, старался держать в порядке отрепья, являвшиеся его одеждой. Он жил одним днем, одной минутой и порой ловил себя на мысли, что был счастлив, когда, например, ему удавалось произнести вслух сложную фразу или избавиться от какой-нибудь особо хитрой и нахальной крысы. Это была его жизнь, и он научился ценить каждый ее миг. Человек без имени не позволял себе думать о будущем, думать о судьбе сына – единственного оставшегося у него близкого человека. Темница, ее вечный сумрак и холод стали для узника его миром, его вселенной. Молитвы, тренировки, повседневные заботы, и так день за днем, год за годом…
Только два неудобства нарушали тяжелое, но размеренное существование узника, – бесцеремонные крысы, норовившие отгрызть пальцы на ногах, и бессонница, от которой невозможно было найти лекарства. Благословенный сон, утоляющий печали, давно оставил человека без имени, – сновидения не хотели заглядывать под своды темницы и приносить покой. Мысли о будущем были запретной темой, настоящего – не существовало, оставались только воспоминания. Сон покинул узника, но память была верна ему. Ночь за ночью он переносился в прошлое и вновь переживал свою жизнь.
Воображение заполняло пустоту, разум создавал образы, разрушающие одиночество. Вначале это пугало, казалось безумием, но постепенно вошло в привычку, став обыденностью. Человек без имени нашел себе слушателя – невидимого друга, являвшегося ему во мраке ночи. Кем был безмолвный, бесплотный, невидимый, но владеющий даром слушать гость, узник не знал. Точнее – не хотел придумывать. Возможно, то был его духовник, или кто-то из близких, давно ушедших в мир иной людей, или один из потомков, которому надлежало знать о яростных битвах прошлого, а, может быть, – ангел небесный, спустившийся в темницу ради слов правды… Ведя свой рассказ, человек без имени не лукавил и не искал оправданий, открыв свое сердце таинственному слушателю. То была исповедь – простая, суровая, обнажавшая все сокровенные уголки души. Она переносила в прошлое, в ту пору, когда он мог с гордостью сказать:
– Я, Влад Воевода, милостью Божьей, господин Валахии…