Я пошел по дорожке вдоль лунных террас, а потом свернул на еле заметную тропинку, ведущую вниз, к ущельям, заросшим плющом, и большим серым скалам, покрытым мхом. Путь резко обрывался в тени кипарисовой рощи, где тихий ручей струился вдоль Песчаной Гавани Цветущей Чистоты. Я прополз под кустами, отвязал маленькую лодку, залез в нее, оттолкнулся от берега и предался воле течения, несущего меня по длинному извивающемуся ущелью, где ивы склоняли ветки к самой воде, лианы змеились на камнях, а яркие цветы алыми кораллами сияли среди холодно-зеленой листвы.
Я привязал лодку к стволу дерева и снова нашел тропинку, взбиравшуюся по склону, где ручейки сверкали в зеленых лугах. Сверху открывался великолепный вид. Тропа поднималась по отвесной груде валунов к огромной, известной на всю округу скале, вершиной цепляющейся за облака. С другой стороны находилось ущелье, через него вел узкий деревянный мостик. Дорога снова пошла вверх и неожиданно выровнялась. Она привела на небольшой хребет, залитый солнцем, где цвели орхидеи, пели иволги и стрекотали кузнечики. Далеко внизу раскинулась моя деревня.
В конце пути находилась ивовая роща. Я проскользнул на зеленую опушку, где среди диких цветов виднелась одинокая могила.
Здесь была похоронена дочь главного садовника. Её звали Благоухающая Шпилька, но за застенчивость, тихость и робость с незнакомцами все звали её Мышкой. У неё были самые красивые глаза, которые я когда-либо видел, и она была далеко не застенчива, играя в прыгающие прятки. Мышка всегда держалась дольше всех и становилась царицей. Она не была робкой, когда решила, что когда-нибудь мы станем мужем и женой. Девочка заболела в тринадцать лет. Её родители позволили мне подержать умирающую за руку на смертном ложе, а она прошептала мне последние слова Мэй Фэй: «Из Земли Ароматов пришла я; туда же и вернусь».
Я опустился на колени перед могилой.
– Мышка, это Десятый Бык, у меня для тебя кое-что есть.
Я положил усыпанный золотом сычуаньский веер в чашу для пожертвований, помолился, сел на траву, озаренную золотым солнечным светом, сочащимся сквозь листву, и рассказал ей свою историю. Не могу этого объяснить, но каким-то образом я понял, что Мышка не возражает против моей любви к Облаку Лотоса. Я излил ей свое сердце и почувствовал себя легче. Солнце уже садилось за горизонт, когда история подошла к концу. С приближением вечера в саду всегда поднимался ветер, и я остался посмотреть на раскачивающиеся ветви ив.
Убитый горем отец Мышки своим искусством почтил память дочери. Ветер вздыхал в листве деревьев, ивы начали клониться под его напором, протягивая вниз одну ветку за другой, нежно гладя могилу маленькой девочки.