— По мере того как вирус воздействует на мозг, рецепторы, получающие импульсы возбуждения, постепенно становятся труднодоступными, а рецепторы, получающие сигналы торможения, работают быстрее.
— Вы хотите сказать, что мы тупеем.
— О нет! Интеллект совершенно не затрагивается. Происходят изменения в эмоциональной сфере и поведении, но не в интеллекте. Вы — все вы — становитесь спокойнее. Вы менее склонны к действию, к чему-то новому. Вы испытываете легкую, едва заметную депрессию.
Огонь угасает. Я беру кочергу, слегка погнутую — кто-то пытался воспользоваться ею в качестве лома, — и переворачиваю полено, прессованное синтетическое полено идеальной формы, со штампом "Дар "Weyerhaeuser-Seyyed"". [8]
— Я не испытываю депрессии, молодой человек.
— Это подавленное состояние нервной системы, но эта депрессия нового типа, не сопровождающаяся безнадежностью, обычно сопутствующей клинической форме болезни.
— Я вам не верю.
Правда? При всем уважении к вам, могу я спросить, когда в последний раз вы — или кто-нибудь еще из старожилов — пытались что-то существенно изменить в жизни Внутри?
— Здесь никакие конструктивные изменения невозможны. Вещи можно только принять. Это не химия, это реальность.
— Но Снаружи реальность не такова, — мрачно возражает Мак-Хейб. — Снаружи люди тоже не производят конструктивных изменений, но и не принимают действительность такой, как она есть. Они становятся жестокими. У вас, Внутри, почти не наблюдалось проявлений жестокости, за исключением нескольких первых лет, даже притом, что жить становится все тяжелее. Когда вы в последний раз ели сливочное масло, миссис Пратт, или курили сигарету, или надевали новые джинсы? Вы не знаете, что происходит Снаружи, когда товары первой необходимости становятся недоступными, а поблизости нет полиции. А здесь, Внутри, вы просто распределяете все, что у вас есть, как можно справедливее или обходитесь без каких-то вещей. Никаких грабежей, никаких бунтов, никакой разъедающей зависти. И никто Снаружи не понимает почему. А теперь мы поняли.
— Мы испытываем зависть.
— Но она не переходит в гнев.
Каждый раз, когда кто-то из нас заговаривает, Дженни и Рэчел поворачивают головы, глядя говорящему в лицо, как зрители, напряженно следящие за игрой в теннис, которой они никогда не видели. Кожа Дженни светится жемчужным светом.
— Наши молодые люди не подвержены приступам жестокости, но болезнь не успела сильно затронуть их.
— Они учатся тому, как вести себя, от старших — как и все дети.
— Я не ощущаю депрессии.
— Значит, вы полны энергии?