В следующее мгновение она даже испугалась этих своих мыслей. Нашла время признаваться. Человек без ног лежит, а она со своими признаниями сунется. Мало того, что он взял в свое время грех на душу, скрыл перед коллегами-операми тот факт, что это именно она стреляла в Бизона, организовала покушение на него, и вон что из этой истории вышло. А теперь еще и Глухов. Хотя она и не убивала, но знала, что это называется с о у ч а с т и е м в преступлении, и статья за это соответствующая есть. Даже за недоносительство ее могут привлечь, если она сумеет откреститься от всего прочего.
Им обоим стало как-то неловко от затянувшейся паузы, они словно прочитали мысли друг друга, и это как бы отдалило их.
— Ну, а вы как? — спросил наконец Тягунов, взглядом показывая на ее живот.
— Хорошо. Мне кажется, что он уже толкается там… Боевой будет парень.
— Парень?
— Скорее всего. Я с врачом говорила… Обещаю тебе сына, Слава.
— Спасибо. Береги его, Таня.
— Конечно, о чем ты говоришь! — Она придвинулась к нему поближе, стала гладить ладонью его колючие щеки. — И что опять за настроения?.. Давай я тебя побрею, а? Зарос ты.
— Покойников бреют, — сказал он грубовато. — А я пока что живой.
Татьяна заметно испугалась.
— Ну, зачем ты так говоришь, Слава?.. И прости меня, я… я просто не подумала.
Разговор их прервала медсестра, вошедшая с готовым уже шприцем.
Татьяна помогла Тягунову повернуться на бок, потом вернула его в прежнее положение, укутала, обласкала.
— А теперь поедим, — сказала она бодро. — Я тут тебе кое-чего вкусненького принесла. Давай-ка, мой хороший, пожуй. Попробуешь сесть, а?.. Ну хотя бы вот так, я подушку повыше положу, тебе все равно удобнее будет.
Тягунов ел через силу, без охоты.
— Ты сегодня не оставайся, Танюш, — велел он потом, после обеда. — Поезжай домой, отдохни, выспись. Ты на себя стала непохожа.
— Да ничего, ерунда, высплюсь! — отмахнулась было она, но Тягунов мягко, но настойчиво возразил ей:
— Ты же не одна теперь, забыла? И о ребенке надо подумать.
— Как можно такое забыть?
— Ну вот. Иди, поспи. А побриться я и сам побреюсь. Подай мне бритву.
Она вынула из футляра и подала ему электробритву, и Вячеслав Егорович, кое-как приспособившись, навел на лице марафет. Бинтов на голове было уже меньше, щеки открыты, елозить по ним машинкой удавалось вполне. Правда, зеркало пришлось держать Татьяне. Тягунов глянул в него пару раз, сказал мрачно:
— Убери.
И добривался уже на ощупь, тщательно выискивая оставшиеся волоски.
На прощание он крепко поцеловал ее в губы, погладил живот и еще раз попросил: