Прибежала и проводница, и какие-то военные заглядывали в дверь, даже врачиха в вагоне оказалась…
Всем миром успокоили бедную Нину. Врачиха выбрала из Татьяниных лекарств нужные таблетки, у самой у нее что-то полезное нашлось, и Нина скоро заснула, всхлипывая во сне, как несправедливо наказанная, обиженная маленькая девочка.
А Татьяна, Александра Васильевна и Изольда попили чаю, поговорили еще о том о сем. Татьяна рассказала свою историю с Ванечкой и мужем, Изольда — про жизнь в довоенной Чечне. Все они были несчастны, всех коснулась эта странная проклятая война.
…За разговорами, за плачем не заметили, как поезд проглотил полторы тысячи километров расстояния и 36 часов времени, оставил позади себя большие и маленькие станции с нерусскими уже, кавказскими названиями и наконец подкатил к перрону железнодорожного вокзала Грозного.
Они вышли из вагона — четыре русские женщины, растерянно смотрели на разбитый вокзал, на обгорелые, разрушенные дома вокруг, на странные деревья: от одних остались только стволы, у других не было верхушки, у третьих словно гигантской бритвой срезаны ветви…
Шел девятый час утра, город был щедро освещен июньским солнцем, и этот контраст живой все-таки природы, яркого, радостного света и разрушений — памятников людской ненависти и злобы — особенно бросался в глаза. Однако чувствовалось, что город уже оживает, залечивает раны: там и тут были собраны в кучи мусор, битое стекло, обломки бетона, какие-то железные конструкции… Группа рабочих лопатами закидывала в кузов помятого грузовика развороченный и мешающий движению асфальт, где-то поблизости тарахтел компрессор, стрекотал отбойный молоток. Сама привокзальная площадь была уже подметена.
Отсюда, с площади, насколько хватало глаз, они видели лишь развалины домов, остовы черных зданий, пугающе пустые глазницы окон. Вид города был ужасен. Казалось, тут и жизни никакой не может быть — как жить человеку на этом пепелище? Зачем? Но, странное дело, жизнь в городе шла своим чередом: сновали по площади машины; чеченские мальчишки торговали поблизости сигаретами и напитками, гортанно кричали-расхваливали свой товар, торопились по своим делам пешеходы, и никто из них, кажется, не смотрел на развалины.
И все же тоска и какая-то безысходность, обреченность были на лицах людей — Татьяне бросилось это в глаза в первую очередь. Люди не улыбались, каждый был сосредоточен на своей, печальной какой-то мысли, и вид у всех был удрученный, подавленный.
Да и чему радоваться-то, в самом деле!
— Ну что, девочки, — грустно сказала Александра Васильевна. — Прощаться пора. У каждой теперь своя дорога.