– Спасибо, па, но на мотоцикл я уже сам заработаю, – сын вернул мне иронию с процентами.
– Это сейчас круто? – поинтересовался я.
– Последний писк – электромоцык собственной сборки. Можно на антиграве, но они, блин, большие и тяжёлые получаются… Не, я слышал, что открыли антиграв-кристаллы, что скоро будут нормальные антигравы, а не эти гробы, но «скоро» – понятие растяжимое. Наверное, я к тому времени уже на машину заработаю.
– Ладно, сына, садись и погнали. Как раньше, помнишь?
– Помню…
«Как раньше» не получилось, и не только потому, что я без конца падал. Всё-таки станция – не Земля, и погонять, как когда-то, не выйдет. Слишком мало места и много народу, тоже желающего погонять на двух колёсах. Не было того безбашенного веселья, сопровождавшего наши прежние покатушки, несмотря на то что мы оба изо всех сил старались вернуть хотя бы его тень… Мой сын вырос, и душой я это чувствовал, невзирая на протесты разума. Нет, иные и в тридцать с хвостиком остаются мальчишками, пример уже глаза намозолил. Серёжка не такой. Взрослый уже в свои пятнадцать.
– Блин… – процедил я «сквозь зубы», в очередной раз брякнувшись на бок. Андроид комплектации «спасатель» мог штурмовать отвесные стены, вытаскивать людей из горящих домов и копаться в завалах, но ездить на велосипеде эта модель не умела в принципе. – Где мои семнадцать лет…
– Не расстраивайся, па, – сын притормозил рядышком. Он был слишком деликатен, чтобы пытаться поднять моё неуклюжее искусственное тело. – Зато ты лучше всех водишь космический корабль.
– Спасибо за утешение, – невесело рассмеялся я, неловко вытаскивая ногу из-под рамы. – В который раз убеждаюсь, что нельзя объять необъятное… Я тебе прогулку испортил, да?
– Па, не говори глупости. Ну, не получается у тебя теперь на велике ездить, и что с того? Знаешь, я ведь очень рад тебя видеть… всяким, па. И всегда.
Сын посмотрел мне в глаза, и я невольно вздрогнул: до чего он похож… на меня, на моего отца, на деда… да, собственно, на всех Кошкиных, что глядели на потомков из старинного семейного фотоальбома, обтянутого вытертым тёмно-красным бархатом трёхсотлетней давности. Хоть с ярких цветных голо-карточек последнего времени, хоть с запаянных в прозрачный пластик чёрно-белых бумажных фотографий двадцатого века. Та же основательность, та же серьёзность, то же чёткое осознание своего предназначения в жизни.
Я впервые понял, что мой сын не просто вырос. До меня наконец дошло, что из него получился достойный человек. Пусть моей заслуги в этом куда меньше, чем хотелось бы, но получился же.