— Сколько уже можно? Что мы с тобой ни придумаем, все время попадаем в историю. То в бандеровцы нас запишут, то в крымнашисты. Теперь вот еще заметку не написали, а уже чувства верующих оскорбили. Хватит! Давай сочинять ответную заяву.
— Видишь ли, Ксюш, за свою жизнь я написал множество писем разнообразным адресатам. Девушкам, юношам, старым князьям и зэкам-рецидивистам, народным артистам, прокурорам, попам, президенту, конечно. Но только Бог, как мне кажется, дочитывал все эти письма до конца. Только Он никогда не оскорблялся, не мстил, умилялся моим глупостям, любил меня. Только Он испытывал ко мне чувство, которое невозможно оскорбить. Да и вообще, в силах ли кто-то обидеть любовь? Писал же им апостол: любовь все покрывает, все переносит. Оскорбить можно лишь гордыню.
Собчак зевнула:
— Красовский, как же ты достал уже со своими проповедями. Тебе в попы надо было идти, жаль только, что пидорас.
— Господа и это не смутит, — Красовский печально вздохнул. — А вот господа вскоре за это могут и двушечку влепить.
— Собчак, ты же баба неверующая, давай мы тебе веру подберем?
— Это зачем еще? Мне и так неплохо. Я вообще считаю, что добро и вера — вещи не связанные.
— Ну нам же надо про что-то писать. Вот тут собираются поставить стометровый памятник князю Владимиру. Тому самому, что идолов в Днепре утопил. Теперь вот его идол над Москвой-рекой утвердится. Давай мы с тобой, как и он, повстречаемся с разными попами, а ты потом решишь, кто тебе милей.
— Ну а что, — задумалась Собчак, — может, и мне тогда через тысячу лет памятник поставят.
— Да-да, поставят, — хихикнул Красовский, — над Колымой.
Поклонная гора. В парке, за уродливой стелой пристроился комплекс ритуальных сооружений. Православный храм, синагога, мечеть. В мечеть-то в поисках добра и красоты и направились наши герои.
— Тут разуваться надо? — испуганно прошептала Собчак, увидев ящик с обувью у входа.
— Да, конечно. Но не переживайте, у нас тут чисто, уборщица моет три раза в день.
И действительно, мечеть была больше похожа на дом нестарого мужчины с возможностями и даже определенным вкусом, скорее сформированным глянцевыми журналами, чем ниспосланным Аллахом.
Вот мраморная лестница, светлый кабинет, на полке — у стола — полная коллекция мужских ароматов Tom Ford. В министерском кресле по-турецки сидит совсем молодой человек. На столе вибрирует золотой айфон, на полу валяется — целое состояние — шелковый персидский ковер.
Имам Шамиль Аляутдинов: Так, не особо. Иранский посол, кажется, подарил.