Забросив на бруствер бесполезную винтовку, Малышок выдернул из кобуры пистолет и, перепрыгнув через вражеский труп, двинулся по траншее. Сильно кружилась голова, в ушах гулким набатом бухало подстегнутое выбросом адреналина сердце. Неожиданно выскочившего из-за противогранатного излома унтер-офицера с автоматом в руках он застрелил в упор, в первое мгновение даже не осознав этого: просто вскинул руку и нажал на спуск. И лишь потом мельком удивился, отчего это фриц, запрокинув голову с небольшой темной дырочкой во лбу, вдруг упал. Выдернув из конвульсивно подергивающихся рук «МП-40» и закинув его за плечо, старший лейтенант снова пошел вперед.
Уловив боковым зрением движение слева, резко повернулся, на миг встретившись взглядом с собирающимся спрыгнуть в окоп гитлеровцем. Обостренное стрессом сознание отметило множество мелких, вовсе ненужных деталей: потемневшую от впитавшейся влаги шинель, перемазанные глиной по самые голенища сапоги, россыпь грязных брызг на оскаленном ненавистью лице, побелевшие от напряжения костяшки сжимающих карабин пальцев… Глаза у фрица оказались водянистыми и практически бесцветными, какими-то рыбьими. Оживляла их лишь плещущаяся в глубине ярость.
Глядя, как неторопливо, словно в замедленной киноленте, разворачивается в его сторону ствол 98К, Илья вскинул пистолет и надавил на спусковой крючок. И нажимал, пока руку не перестало дергать отдачей и затвор не замер, израсходовав все патроны, в крайнем положении. Сложившийся в поясе пехотинец рухнул на бруствер, наполовину свесившись в окоп. А старлей, автоматически запихнув в кобуру «ТТ» и срывая с плеча трофейный автомат, неожиданно подумал, что уже второй раз в жизни стреляет в человека в упор, но отчего-то ровным счетом ничего не ощущает…
Выстрела оглушенный грохотом боя Малышок не услышал, просто что-то сильно ударило пониже правой лопатки, разворачивая пронзенное короткой злой болью тело лицом к опасности. Пальцы автоматически обхватили пистолетную рукоятку, выжимая спуск.
«Обидно будет, если немец затвор не взвел». – Мелькнувшая в звенящей голове мысль оказалась ленивой, словно мозг, как и все туловище, внезапно наполнился какой-то вязкой усталостью.
Но прежний хозяин оружия не подвел, и автомат послушно затрепыхался в руках, наискосок перерезая очередью грудь фашиста, торопливо дергающего затвор карабина. Несколько раз судорожно дернувшись – Илья видел, как девятимиллиметровые пули рвут шинель, выбивая крохотные клочки войлока, – немец ничком рухнул в грязь. Следом упал и сам лейтенант, сначала медленно опустившись на колени, затем завалившись на спину. Рану снова дернуло острой болью. Из последних сил приподнявшись на локте, Илья увидел, как через труп перескочил красноармеец без шинели, в одной гимнастерке, потемневшей то ли от дождя, то ли пота. В руке он сжимал бурый от крови штык от винтовки Токарева. Следом бежал, заметно припадая на раненую ногу, еще один, с таким же, как и у ротного, трофейным автоматом, только отчего-то без магазина и с разложенным прикладом.