— Представляете, Мадмуазель! Миранда подарила её мне на день рождения!
— Тебе нужно её раскрасить, Сара, ты ведь отлично рисуешь, — предложила тогда Мадмуазель. — У Миранды такой красивый цвет волос — похож на спелую жёлтую кукурузу.
— Не думаю, что Миранде понравится, Мадмуазель. Ирма до ужаса хотела накрутить ей их для фотографии, но Миранда сказала: «Только прямые». Так она всегда носит дома. Малыш Джонни не узнает сестру с кудрявыми волосами.
И ещё в другой день, в саду Балларата. Она так ясно сейчас это помнила.
— Сара, твой карман! Он раздулся, будто там жаба!
— О, нет, Мадмуазель, что вы! Там не жаба.
— Что же тогда? Выглядит кошмарно.
— Там Миранда. Нет, не смейтесь. Пожалуйста! Если Бланш и Эдит узнают они вечно будут меня дразнить. Знаете, я беру её повсюду, даже в церковь. Овальная рамочка отлично помещается в карман. Но обещайте, что никогда не расскажете Миранде.
Острое личико покраснело и приняло торжественны вид.
— Почему? — смеясь, спросила Диана. — Это amusante, ça.[33]Меня в церковь в кармане никто никогда не брал.
— Потому что Миранда не одобрит, — честно сказала малышка. — Она говорит, что её скоро здесь не будет и я должна научиться любить других людей, помимо её.
Что могло случиться тем воскресным утром, что она забыла по обыкновению взять с собой с каминной полки портрет? Маленький и лёгкий… Она спешила, Элис… Я же вам сказала… Мисс Сара спешила и забыла взять халат. Халат. Сумочка для туалетных принадлежностей. Их легко могли забыть взволнованное дитя и хмурая нехозяйственная взрослая, помогавшая упаковать кое-что из вещей в корзинку. Но не портрет. Никогда, никогда она не забыла бы портрет. Может она серьёзно заболела? Настолько сильно, что Мадам не захотела в этом признаться? И опекун, поклявшись молчать, отвёз малышку в больницу? Сквозь кружевные занавески в комнату залетел ночной воздух… ей было холодно. Ужасно холодно. И страшно. Накинув на плечи халат, она зажгла свечу и села за туалетный столик писать констеблю Бамферу.
К вечеру среды 25-го числа, последний из экипажей Хасси отвёз последнюю ученицу вниз по дороге. Тихие комнаты наполняли кусочки упаковочной бумаги, обронённые шпильки, обрывки ленточек и завязок. В столовой погасили камин, гвоздики в высоких стеклянных вазах почти завяли. Напольные часы на лестнице стали такими громкими, что миссис Эпплъярд воображала будто слышит их нескончаемое тиканье сквозь стену кабинета. Минута за минутой, час за часом: словно бьющееся сердце в уже мёртвом теле. В сумерках Минни принесла на серебряном подносе почту.