Он с трудом выполз на дорожку и сильно вырвал. Густая листва полностью закрывала отсюда тело. Он, Том и горничные должно быть десятки раз проходили мимо него за последние дни. Он зашел в прачечную и ополоснул лицо и руки. В этой комнате была бутылка виски. Он присел на край кровати, выпил немного, чтобы успокоить разбушевавшийся желудок и пошел прямо вокруг дома к боковой двери, через прихожую, в кабинет миссис Эпплъярд.
Отрывок из заявления Эдварда Уайтхеда, садовника колледжа Эпплъярд, предоставленного констеблю Бамферу утром страстной пятницы, 27 апреля:
Всё это ужасно меня потрясло и ужасно было говорить об этом Мадам, после всего что она пережила за последнее время. Кажется, она ходила взад-вперёд по комнате, когда я постучал. В любом случае, она не ответила, и я вошел. При виде меня, она прямо подпрыгнула от неожиданности. Выглядела она отвратительно, даже для себя, то есть, все на кухне говорили, что она кажется больной. Она не пригласила меня сесть, но ноги у меня так сильно тряслись, что я взял стул. Не могу точно вспомнить, что я сказал о том, как нашел тело. Сначала она просто стояла, глядя в одну точку, словно не слышала ни одного моего слова. Потом она попросила повторить всё заново очень медленно, что я и сделал. Когда я закончил, она спросила: «Кто это был?». Я сказал: «Сара Вейбурн». Она спросила, уверен ли я, что девочка мертва? Я сказал: «Да, совершенно уверен». Я не говорил почему. Она издала что-то похожее на сдавленный крик, похожий больше на животный, чем на человечий. Я не забуду этот крик, даже если доживу до ста лет.[35]
Она достала бутылку и налила себе и мне крепкого бренди, от которого я отказался. Я спросил сходить ли за кухаркой. Больше в доме никого не было. Она сказала: «Нет, дурак. Ты можешь править лошадью?». Я сказал, что не очень хорошо, но могу запрячь пони. Она ответила: «Значит ты можешь отвезти меня в полицейский участок. Ради бога, поторопись и, если кого-то увидишь, не вздумай открывать рта». Примерно через 10 минут она стояла на поездной дороге у входной двери и ждала пока я запрягу. На ней было тёмно-синее пальто и коричневая шляпа с торчащим вверх пером, в которых она ездила в Мельбурн. С собой она взяла чёрную кожаную сумочку и чёрные перчатки. Я ещё тогда удивился, кто станет думать о перчатках в такой момент. Мы поехали в Вуденд так быстро, как только могла идти лошадь, и никто из нас за всю дорогу не проронил ни слова. В 100 ярдах от полицейского участка, напротив «Извозчьего двора Хасси», она попросила меня притормозить. Она вышла и направилась к тому месту, где пассажиры Хасси обычно ожидают экипаж. Думал, она упадёт. Я спросил, хочет ли она, чтобы я пошел в участок вместе с ней или подождал снаружи. Она сказала, что посидит несколько минут и потом пойдёт в участок сама; и что потом у полиции ещё будет много ко мне вопросов, а сейчас я должен ехать прямо домой. Мне не хотелось оставлять её на улице в таком состоянии, но она казалось точно знала, чего хотела, как и всегда, и я решил, что лучше подчиниться. Особенно, учитывая, как меня тошнило, после того, что я видел в тот день. Прежде чем я уехал, миссис Эпплъярд сказала, что вернётся в колледж на экипаже Хасси после того как сходит в полицию. Она по-прежнему сидела, точно аршин проглотив, когда я развернул лошадь в сторону дома. Это был последний раз когда я её видел.