Она вышла из кухни, а я осталась сидеть за столом, как в трансе, слушая стук ее каблуков. Потом она шагнула на ковер, и стук прекратился. Я не шевелилась, пока она собирала свои бумаги, прощалась с сестрой и выходила из дома.
Как только за мамой закрылась дверь, в кухню влетела сестра.
– Это ужасно, – заявила она, сочувственно глядя на меня.
– Мне нельзя видеться с друзьями, – убитым голосом прошептала я, – вообще ничего нельзя.
– Она постепенно успокоится, – сказала Кэролайн, но я видела, что сестра и сама не слишком в это верит.
А уж я тем более знала, что мама не успокоится. Мы с ней хорошо понимали друг друга, потому что вместе налаживали нашу жизнь, создавали свой собственный, защищенный от внешних влияний мир. Я должна была, как ее вторая половина, нести свою долю груза. Как только я попыталась сбросить этот груз, все полетело к черту. Теперь она будет давить на меня, стараясь поставить на место, потому что только так может быть уверена в себе.
Я поднялась в свою комнату и села на кровать, прислушиваясь к звукам улицы: где-то гудит газонокосилка, с другой стороны работает автоматический полив, дети кричат и катаются на велосипедах. И вдруг… равномерный шорох шагов по дорожке. Я посмотрела на часы. Пять минут десятого. Шаги приблизились. Выглянув из-за шторы, я увидела Уэса. Он бежал медленно, словно надеясь, что я выйду и составлю ему компанию. Или хотя бы помашу из окна. А может, он даже задал бы мне свой вопрос? Но я не могла даже встать. Просто сидела, глядя в одну точку, и остатки моего лета просачивались сквозь пальцы словно песок. Уэс словно почувствовал, что я не выйду, и побежал быстрее. А я лишь смотрела ему вслед.
Вечер вторника, ровно шесть пятнадцать. Мы с мамой ужинаем и ведем застольную беседу. Теперь, когда мы вместе работаем, говорить легче, ведь у нас масса общих тем.
– Думаю, на этой неделе нас ждет настоящий скачок в продажах таунхаусов, – говорит мама, доставая из корзинки еще кусочек хлеба.
Затем протягивает хлебницу мне, но я отказываюсь.
– В последние дни интерес клиентов возрос, тебе не кажется?
Когда мое наказание только вступило в силу, я дулась и всем своим видом показывала, что не согласна с маминым решением. Впрочем, скоро стало понятно, что это бесполезно, поэтому я перешла на вежливый и холодный тон: односложно отвечала, если мама обращалась ко мне, а остальное время молчала.
– Да, много людей заходило, – соглашаюсь я.
– Очень много, посмотрим, что будет дальше. – И она принимается за еду.
Обычно после ужина у меня оставалось полтора часа свободного времени. Если я не шла на йогу и не ехала в книжный магазин порыться в книгах и выпить чашку мокко (единственные доступные мне теперь развлечения), то смотрела телевизор или гладила одежду, а потом сидела на кровати у открытого окна и листала тетрадь для подготовки к тестам.