Было как-то странно видеть заметки на полях, написанные моим почерком еще в начале лета, ударения, поставленные в трудных словах, аккуратно выделенные приставки и суффиксы. Мне казалось, что все это делала не я, а какая-то другая девочка, в другой жизни. Раньше я стремилась к такой жизни, даже сама ее выбрала. А сейчас не могла поверить, что мне нравились это однообразие и тишина, эти узкие рамки, в которых невозможно расправить плечи и нечем дышать. Но тогда я просто не знала, что бывает другая жизнь.
– На следующей неделе снова приезжает Кэролайн. – Мама откладывает вилку и вытирает губы салфеткой.
– Да, кажется, в четверг.
– Надо будет поужинать вместе, обсудить все.
Я отпиваю воды.
– Да, конечно.
Мама, конечно же, знала, что я несчастна, но это ее не волновало. Она видела то, что ей хотелось. Я снова стала ее Мейси, девочкой, на которую можно положиться, которая по вечерам всегда сидит дома, в своей комнате. Каждое утро я приходила на работу, сидела за столом, выпрямив спину, отвечала на телефонные звонки и улыбалась потенциальным покупателям.
После ужина я проводила полтора часа своего свободного времени в одиночестве, занимаясь разрешенными видами досуга – книжный магазин или йога. Когда возвращалась, мама ждала меня и высовывала голову из кабинета, чтобы удостовериться, что да, ее дочь находится именно там, где ей положено быть. И я действительно там находилась. Но была глубоко несчастлива.
– Салат просто чудесный, – говорит мама, делая глоток вина.
– Спасибо. Курица тоже вкусная.
– Правда?
В доме тихо, темно и пусто.
– Да, очень, – киваю я.
Я скучала по Кристи и по Делии, но больше всего – по Уэсу. Он позвонил мне в первый вечер моего заключения. Я как раз сидела на кровати и думала, какой гладкой, распланированной и бесконечной будет оставшаяся часть моего лета. Я весь день жалела себя, но когда нажала кнопку «ответить» и услышала его голос, то чуть не разрыдалась.
– Привет! Как дела? – спросил он.
– Лучше не спрашивай.
Но я знала, что он будет спрашивать, и он спрашивал, и внимательно слушал, и сочувственно поддакивал, когда я рассказывала о своем комендантском часе, о новой работе и о том, что мы с ним можем никогда больше не увидеть друг друга. Я не решилась сказать прямо, что мне запретили общаться с ним и со всеми остальными из «Уиш кейтеринг», но подозревала, что он и сам догадался.
– Все будет хорошо, – сказал он, – могло быть и хуже.
– Хуже некуда.
На том конце провода повисла тишина, изредка прерываемая треском телефонной линии.
– Это могло продолжаться вечность, – наконец ответил он.