Кристи продолжала колдовать над моими волосами, приподнимая накрученные пряди с помощью заколок.
– Знаешь, – нерешительно пробормотала я, – мне как-то не очень нравится, когда волосы стоят дыбом.
– Не волнуйся, мне тоже. Они не встанут дыбом, а просто будут слегка волнистыми, ты уж поверь. Я умею обращаться с волосами. Это стало вроде как моим бзиком, пока я была лысой.
Кристи стояла у меня за спиной, я не видела выражения ее лица и поэтому не совсем поняла, шутит она или говорит серьезно. Я посмотрела на Монику, но та меланхолично листала журнал, даже не прислушиваясь к нашему разговору.
Наконец я удивленно спросила:
– Ты была лысой?
– Ага. В двенадцать лет. Мне сделали несколько операций, в том числе и на затылке, так что им пришлось сбрить волосы, – пояснила Кристи, отделяя еще несколько прядей и укладывая их вокруг моей головы. – Я попала в аварию. Шрамы тоже из-за этого.
– A-а-а, – только и сказала я, внезапно испугавшись, что обращала слишком большое внимание на шрамы, иначе бы она не стала о них говорить. – Я не…
– Знаю, – прервала она меня, – их трудно не заметить, верно? Обычно люди спрашивают прямо, а ты не стала, но я же вижу, что тебе интересно. Многие просто подходят и спрашивают в лоб, словно интересуются, который час.
– Это грубо.
– Угу-у-у, – согласилась Моника, стряхивая пепел со следующей сигареты за окно.
Кристи пожала плечами:
– На самом деле это даже лучше, чем смотреть и притворяться, что не видишь. Самые честные – дети. Они спрашивают прямо: «А что у тебя с лицом?» Мне это даже нравится. В конце концов, шрамы на лице не скроешь, они все равно привлекают внимание. Поэтому я так одеваюсь. Раз они все равно уже на меня пялятся, пусть будет на что еще посмотреть, согласна?
Я кивнула, все еще размышляя над ее словами.
– Это случилось, – продолжала Кристи, накручивая новый локон, – когда мне было двенадцать лет. У матери был запой, она везла меня в школу, и машина слетела с дороги, врезалась в забор, а потом в дерево. Спасателям пришлось буквально вырезать меня оттуда. Моника оказалась достаточно предусмотрительной, чтобы подхватить ветрянку и остаться дома.
– Даже не начинай, – буркнула Моника.
– Она чувствует себя виноватой, – пояснила Кристи, – ну, как сестра.
Я взглянула на Монику, которая бесстрастно рассматривала свои ногти. Было незаметно, чтобы она чувствовала себя виноватой. Ее лицо сохраняло всегдашнее устало-безразличное выражение. Может быть, это как тест Роршаха с чернильным пятном – каждый видит в бесформенной кляксе что-то свое?
– Шрамы у меня не только на лице, – говорила тем временем Кристи, – есть еще на спине после операции на позвоночнике и пониже, после пересадки кожи. Ну и парочка на голове, их не видно под волосами.