Однажды, когда солнце уже садилось, я выходила из собора, где горячо молила Бога призвать меня к себе и позволить мне искупить страданиями мои заблуждения. Я медленно шла под сводами великолепного портала, прислоняясь время от времени к колоннам, – настолько была слаба. Злой недуг медленно подтачивал меня. От волнения, вызванного молитвой, и от дурманящего воздуха в церкви я обливалась холодным потом; я походила на призрак, вышедший из-под надгробной плиты, чтобы еще раз взглянуть на последние лучи дневного света. Какой-то человек, который уже некоторое время шел за мною следом, чему я не придала особого значения, обратился ко мне, и я обернулась, не испытывая ни удивления, ни страха, с равнодушием умирающего. Передо мною стоял Генриет.
Тотчас же воспоминания об отчизне, о моей семье нахлынули на меня с неудержимой силой. Я позабыла о странном поведении этого молодого человека по отношению ко мне, о том неумолимом властном воздействии, которое он оказывал на Леони, о его былой любви, столь неприязненно встреченной мною, и о ненависти к нему, которая вспыхнула у меня впоследствии. Я вспомнила лишь об отце и матери и, стремительно протянув ему руку, засыпала его вопросами. Он не торопился с ответом, хотя, казалось, был тронут порывом моей бурной радости.
– Вы здесь одна? – спросил он. – Могу ли я поговорить с вами, не подвергая вас опасности?
– Я одна, никто меня здесь не знает, да и знать не хочет. Сядемте на эту каменную скамью, ибо мне очень нездоровится, и, бога ради, расскажите мне о родителях. Вот уже целый год, как я не слышала о них.
– О ваших родителях! – грустно воскликнул Генриет. – Один из них уже не плачет по вас.
– Отец умер! – вскричала я, вскакивая с места.
Генриет не ответил. Я в изнеможении опустилась на скамью и прошептала:
– Боже, ты, что соединишь меня с ним, сделай так, чтобы он простил меня!
– Ваша мать, – сказал Генриет, – долго была больна. Она попыталась развлечься, но слезы сгубили ее красоту, и она не нашла утешения в свете.
– Отец умер! – повторила я, всплеснув ослабевшими руками. – Мать состарилась и все грустит! А тетушка?
– Тетушка старается утешить вашу мать, доказывая ей, что вы недостойны ее сожалений; но ваша матушка не слушает ее и с каждым днем увядает от тоски и одиночества. Ну а вы, сударыня?
Генриет произнес эти слова крайне холодно, однако под его презрением угадывалось некоторое участие.
– А я, как видите, умираю.
Он взял меня за руку, и слезы навернулись ему на глаза.
– Бедная девочка! – сказал он. – Не я в том повинен. Я сделал все что мог, чтобы вы не упали в эту пропасть, но вы сами того захотели.