Однако же произошло именно это: Бенедикт, бледный, усталый, задумчивый, с растрепанной шевелюрой, в грубой одежде, весь перепачканный тиной, с загорелой шеей; Бенедикт, сидевший в небрежной позе среди пышной зелени над прекрасной речкой; Бенедикт, улыбавшийся от ощущения счастья, глядя на Валентину, хотя та не знала этого, – в эту минуту Бенедикт представлялся настоящим мужчиной, сыном природы, чье истинно мужское сердце могло трепетать от необузданной любви, человеком, забывшимся при созерцании прекраснейшего из творений, вышедшего из рук Божьих. Кто знает, какие магнетические токи плавали вокруг него в раскаленном воздухе, кто знает, какие таинственные, неуловимые, неуправляемые чувства вдруг заставили забиться наивное и чистое сердце молодой графини.
Господин де Лансак был денди и признанный красавец с правильными чертами лица, он был человеком редкого остроумия, прекрасным собеседником – смеялся к месту, всегда поступал тактично. На его лице, равно как и на его галстуке, не было ни морщинки, ни складочки, туалет, вплоть до последних мелочей, был для него делом столь же важным, столь же священным, как наиболее высокие дипломатические проблемы. Никогда он ничем не восхищался – во всяком случае, уже не восхищался, ибо повидал на своем веку величайших властителей Европы и холодно взирал на самых знатных особ. Он витал в самых высших сферах света и решал судьбы наций между десертом и кофе. Валентина видела его лишь в светском обществе, всегда в полной парадной форме, всегда подтянутого, благоухающего духами и подчеркивающего стройность своей талии. В нем она никогда не чувствовала мужчины; и утром, и вечером господин де Лансак оставался все тем же господином де Лансаком. Он вставал с постели секретарем посольства и ложился в постель секретарем посольства, никогда он не мечтал, никогда не забывался до такой степени, чтобы сделать необдуманный шаг; он был непроницаем, как Бенедикт, но с той лишь разницей, что графу нечего было скрывать, он не обладал своей, индивидуальной волей и мозг его удерживал лишь недоступные обычному человеку изыски дипломатии. Наконец, господин де Лансак, человек, лишенный благородных страстей, не знавший молодости чувств, уже увядший, внутренне иссушенный светской жизнью, был не способен оценить Валентину. Он всегда хвалил ее, но никогда ею не восхищался и ни разу не возбудил в ней того мгновенного неодолимого порыва, какой преображает, освещает, властно побуждает человека переменить свою жизнь.
Неосмотрительная Валентина! Она так мало знала, что такое любовь, что верила, будто любит своего жениха, правда, не страстно, но, как она думала, всей данной ей силою любви.