Насколько я помню, слева в холле была лестница на второй этаж. Справа была гостиная и столовая, где на полу лежали ковры, но не от стены до стены. В холле, или длинном коридоре, ведущем из холла на кухню, никаких ковров не было. Скорее всего, ковры они убирали, если те и были. Был только кусок линолеума при входе. Как он там оказался, не знаю.
Я знал этих людей, как людей Про, но до того дня никогда с ними не встречался. Они не были моими друзьями. Разговаривать смысла не было. Впоследствии, в ходе различных судебных разбирательств с привлечением присяжных по делу Хоффа, мы виделись мельком. Я прошел по коридору в кухню. Посмотрел через заднюю дверь только лишь для того, чтобы получить представление о заднем дворе. Благодаря высокому забору и гаражу задний двор выглядел достаточно изолированным. Я прошел по коридору в гостиную к Салли Багсу. Он поглядывал сквозь занавески. «Чаки опаздывает», – произнес он с североджерсийским акцентом.
Приемный сын Джимми Хоффа Чаки О’Брайен и я должны были послужить приманкой, чтобы заманить Джимми в машину к Салли Багсу, правой руке Тони Про. Салли Багс был толстый коротышка. Даже со стволом в руке Салли Багс был мне не чета. Без всяких разговоров я знал, что у Салли Багса не было других причин сидеть в машине Чаки, кроме как следить за мной. Дабы убедиться, что я не предупрежу Джимми не садиться в машину. Со мной Джимми должен был чувствовать себя в машине Чаки в безопасности, чтобы потом войти в этот дом с коричневой дранкой, прямо в переднюю дверь вместе со мной, его прикрытием.
– Машина едет. Это Чаки?
У Чаки О’Брайена были длинные бакенбарды, рубашка с пейслийским узором и широким воротником и много золотых цепей на шее. Выглядел он как персонаж из «Лихорадки субботнего вечера». Чаки был несведущий свидетель. Узнай Чаки нечто, способное кому-то повредить, и он на следующий день отправился бы в Австралию. Его бы они ни за что ни во что не посвятили. Чаки славился бахвальством и фанфаронством. У него была манера корчить из себя больше, чем он есть, но ему приходилось смотреть себе между ног, чтобы найти яйца. Ничего стоящего ему не доверяли. Заподозри он что-нибудь, начал бы слишком нервничать, когда мы подобрали Джимми, и Джимми бы это почувствовал. Единственное, что он знал, что подхватит нас, чтобы вместе забрать Джимми – человека, который помогал его растить, человека, которого он называл «папой», – и отвезти всех нас на важную встречу с важными людьми. Он будет просто непринужденным с Джимми, будет вести себя нормально. Во всем этом деле я всегда больше всего жалел и до сих пор продолжаю жалеть Чаки О’Брайена. Если кто-то и заслуживает прощения, так это Чаки.